Леонид Гроссман - Пушкин
По словам Качалова, он хотел дать не того Дон-Жуана, который избрал источником наслаждения женщин, но того, «которому превыше всего дерзать, важнее всего преступить запрет, посчитаться силой с кем-то, кто выше земли».
Отсюда необычайная сила дерзания в эпизоде приглашения мраморного Командора на ужин к его вдове и мужественная встреча каменного мстителя («Все кончено. Дрожишь ты, Дон-Жуан». — «Я? нет. Я звал тебя и рад, что вижу». — «Дай руку». — «Вот она»). Пусть тяжело пожатие каменной десницы, но герой гибнет с именем Донны Анны на устах. Он до конца бравирует смертельной опасностью и отстаивает свое право на безграничную страсть и мятежную мысль.
Станиславский признал качаловского Дон-Жуана лучшим образом пушкинского спектакля. Сам артист заявил, что он стремился к новому истолкованию героя «через осуществление прежде всего легкости и красоты стиля этой пушкинской вещи». Такое задание ему блестяще удалось.
И, наконец, событием сценической «пушкинианы» был уже на советской сцене «Скупой рыцарь» в исполнении А. А. Остужева. Артист романтического стиля и героического репертуара отказался от традиционного сближения старого барона с Шейлоком и Гарпагоном и, сохраняя суровую мрачность персонажа феодальной эпохи, сообщил ему черты рыцарства средних веков и властолюбия времен возникающего Ренессанса. Черты гордого индивидуализма этого скупца в металлических перчатках имеются в тексте маленькой трагедии:
Что не подвластно мне? Как некий демон
Отселе миром править я могу…
…Мне все послушно, я же — ничему;
Я выше всех желаний; я спокоен;
Я знаю мощь мою: с меня довольно
Сего сознанья…
Артист раскрывал во весь рост, как на старинном дворцовом портрете, фигуру «верного храброго рыцаря», как называет его герцог. При этом исполнитель не придавал своему мелодическому голосу старческих интонаций, и выражал по-молодому обуявшую его страсть. Ростовщика заслонял фанатик, маньяк, безумец, не лишенный мужественной стойкости души и непоколебимой преданности своей идее. Смелым воплощением этой энергии и железной воли, господствующей над всеми пороками и вожделениями, Остужев внес новый тон в историю трагедийного театра.
Творчество Пушкина дало богатейший материал для русских художников. Ни один из представителей отечественной литературы не получил такого широкого и полноценного отражения в живописи и графике, как величайший из ее поэтов. Пушкина иллюстрировали Федотов, Брюллов, Крамской, Репин, Суриков, Серов, Врубель, Бенуа, Билибин, Кардовский, а в Октябрьскую эпоху — Кустодиев, Добужинский, Митрохин, Куприянов, Кравченко, Конашевич, Рудаков, Кузьмин, Хижинский, Савицкий и многие другие. На пушкинские темы работали Соколов-Скаля, А. Герасимов, Шмаринов, Манизер. Ряд рисунков и гравюр к «Медному всаднику», «Евгению Онегину», «Пиковой даме», «Египетским ночам» представляют собой шедевры изобразительного искусства. Наконец Пушкин вдохновлял таких мастеров декорационной живописи, как Головин, Юон, Коровин, Симов, Фаворский, Рабинович, Дмитриев, Чупятов, Федоровский и ряд других. Мир Пушкина по-новому возник в больших и ярких сценических картинах.
Ценитель русской скульптуры, отразивший в своем стихе статуи Пименова, Логановского, Орловского, Пушкин стал героем и двигателем отечественного ваяния. Уже современники поэта — Витали, Гальберг, Тербеньев — дали его первые бюсты и статуэтки. Несколько позже всеобщее признание получили московский памятник поэту, воздвигнутый Опекушиным, и «Пушкин-лицеист» Баха. Изящен и выразителен бронзовый Пушкин П. Трубецкого. В советское время лепные изображения великого поэта дали Суворов, Королев, Домогацкий.
Грустен и светел вхожу ваятель в твою мастерскую.
Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе, —
кажется, слышится этот приветственный дистих Пушкина перед замечательным собранием его изображений в русской скульптуре.
Массовое искусство экрана показало миллионному зрителю «Руслана и Людмилу», «Сказку о царе Салтане», «Станционного смотрителя», «Путешествие в Арзрум», «Дубровского» и «Капитанскую дочку».
Но шире всего отразили поэзию Пушкина бесчисленные и безыменные мастера кустарного творчества. «Всему миру известные народные живописцы села Палех покрыли тончайшими лаками новые шкатулки, блюда, лари и подносы, воспроизведя в чудесных миниатюрах мотивы из поэм и сказок Пушкина. Прославленные вышивальщицы Украины приготовили ткани и аппликации на пушкинские темы. Уральские литейщики отлили из чугуна монументальные иллюстрации к творениям своего поэта. Холмогорские резчики по кости выточили из мамонтовых клыков трубки и брошки с изображением героев Пушкина. Гранильщики из Гусь-Хрустального воплотили в стекло и хрусталь сцену дуэли поэта. Московские игрушечных дел мастера создали из дерева и кости царя Дадона, золотого петушка и бабу Бабариху. Ленинградские мастера изготовили для кукольного театра марионетки Дон-Жуана и Донны Анны. Вологодские мастерицы соткали единственные в своем роде кружева, в тонкой паутине которых, как в изморози зимнего окна, выступают изображения бессмертного пролога к «Руслану и Людмиле»[26]:
Таким великим инициатором национального искусства во всех его отраслях был Пушкин. На его образах и драмах лучшие мастера русского пластического и тонального творчества, наряду с поэтами и романистами нашей страны, возвестили миру о неисчерпаемых творческих возможностях своего народа. Прав был в своем метком суждении Гончаров: «Пушкин — родоначальник русского искусства, как Ломоносов — отец науки в России».
4
Белинский первый широко поставил вопрос о мировом значении Пушкина. Это, по его определению, «не только великий русский поэт своего времени, но и великий поэт всех народов и всех веков».
Пушкин рано вошел в мировую литературу. Первые переводы его творений появились — на немецком и французском языках — в 1823 году, а уже в 1827 Гёте передал Жуковскому свое перо в дар автору «Сцены из Фауста». Еще при жизни Пушкина появились в иностранных сборниках или путевых книгах отзывы о молодом русском поэте, совмещающем блестящий талант художника с благородной независимостью характера. Эти верно схваченные черты творческого облика Пушкина легли в основу его восприятия передовой западноевропейской критикой, а за ней и прогрессивными читателями всего мира. Вольнолюбивый поэт-мыслитель, достигший высшего мастерства слова, — таков Пушкин в известных оценках Мицкевича, Проспера Мериме, Маркса и Энгельса. Основоположники научного социализма учились русскому языку по «Евгению Онегину», восхищаясь художественным и идейным новаторством знаменитого романа. В 1899 году Эмиль Золя приветствовал русских писателей с вековым юбилеем «отца современной русской литературы, универсального человека, превосходного поэта, подлинного друга свободы и прогресса». В 1937 году Ромен Роллан присоединился «всем сердцем» к чествованию Пушкина со словами: «Я желаю, чтоб росла его слава». Наконец в 1949 году согласным хором прозвучали в Москве приветственные речи зарубежных прогрессивных деятелей культуры, объединившихся в своем преклонении перед мировым поэтом. «Пушкин, хранимый своим народом-гигантом, сверкает для всех народов», — сказал чилийский поэт Пабло Неруда. Известный китайский писатель Эми Сяо сообщил, что «памятник Пушкину гордо высится над рекой Хуан-Пу, в Шанхае, окончательно освобожденном китайской Народно-освободительной армией». «Пушкин принадлежит всему человечеству», — заявил негритянский певец Поль Робсон. Старейший пролетарский писатель Дании Мартин Андерсен-Нексе уподобил Пушкина древнему скальду, который шел перед войском и песнью воодушевлял на борьбу.
