Василий Катанян - Прикосновение к идолам
Тут мама схватила его под мышку и бегом из комнаты. Так комиссия и не узнала, что именно сказал генсек.
1975Валентина Георгиевна Козинцева рассказала мне: Нине Черкасовой, которая была актрисой небольшой, но женщиной умной и острой, предложили написать воспоминания о Шостаковиче. Я ей заметила, что это не совсем этично, поскольку Нина играла в одной подоночной пьесе жену Шостаковича. «Но я же играла ее плохо», — парировала Нина.
1980Сегодня Инна получила письмо из Брюсселя от своей знакомой, дамы лет за восемьдесят. Читает и вдруг вскрикивает: Как ужасно! Представляешь, ее бросил муж — в таком-то возрасте!
Я сделал постную мину, хотя и не знаю действующих лиц. Но Инна не дала мне предаться меланхолии, ибо радостно воскликнула, прочитав письмо дальше: «Слава Богу! Оказывается, он умер!» (Там было написано «Мой муж покинул меня»). Непонятно, чему Инна так обрадовалась: еще неизвестно, что лучше.
1982Был у нас знакомый — посол Канады в СССР, г-н Роберт Форд. Срок его работы кончился, и он уезжал навсегда во Францию, где у него замок. Прощаясь, спросил, не надо ли чего прислать? Нам нужно было для кого-то лекарство и он обещал передать с оказией. Проходит какое-то время, раздается звонок, и голос на ломаном русском языке говорит, что он звонит от Роберта Форда, называет свое имя, которое я не расслышал, и спрашивает — когда можно зайти?
— Как вам будет удобно. Я завтра утром улетаю, но вы сможете встретиться с моей женой.
— Хорошо, если можно, то в среду в пять часов.
— Договорились.
— Инна, придет один тип от Форда, верно привез лекарство, — сказал я и улетел в командировку.
В среду Инна кончала писать статью, сидела замотанная и особенно рассиживаться с гостем у нее не было времени: «заварю ему пакетик чаю и есть ванильные сухари, надеюсь он пробудет недолго — отдаст ампулы и уйдет». Кое-как смахнула пыль с видимых поверхностей, напудрила нос и снова уселась за машинку.
Звонок. Вошел господин лет пятидесяти, элегантный, корректный. Целует руку, не дотрагиваясь губами. Не видя в его руках свертка с лекарством, Инна с досадой думает, что он, верно, придет еще раз и снова отнимет у нее время и нужно будет опять смахивать пыль. Она приглашает его присесть:
— На каком языке вам удобнее говорить — по-французски или по-английски? (Раз он от Форда, то, значит, канадец).
— Гм-м… Мадам, видимо, не знает кто я?
— Нет, почему же? Вы друг Роберта и этого для меня совершенно достаточно.
— Это так, конечно, но кроме того я еще посол Франции в СССР.
«Боже мой! — подумала Инна. — А у меня чулок поехал!» (Это потом мы подружимся с Анри Фроман Мюрисом, а тогда Инна, еле придя в себя, сервировала чай соответственно гостю и выяснила, что никакого лекарства г-н Фроман Мюрис не должен был привозить, а Роберт Форд дал ему наш телефон на предмет «просто познакомиться» и мы действительно познакомились и несколько лет общались и в Москве, и в Париже с его детьми и женой, которые оказались умными и симпатичными).
1983Никогда неизвестно чем обрадуешь человека. Приходит Иннина подруга Неля Гаджинская, сотрудница «Энциклопедии». Сидим, беседуем, ничего не подозревая. Инна вдруг и скажи, что умерла Лиль Даговер — жалко, мол, она ее часто видела в детские годы. Неля насторожилась:
— Откуда ты знаешь, что она умерла?
— Пришел журнал «Кинэдзюн» за декабрь, а японцы в конце года всегда дают список покойных кинематографистов, кто когда умер в какой стране.
— Боже! Ты не представляешь, как мне это важно. Ведь мы в словаре сообщаем дату рожденья, а про смерть ничего не знаем — у нас ведь не пишут. Мне это нужно, как воздух. Умоляю, прочти мне список. Васька, дай бумагу. Я вся внимание.
— Ну слушай. Мей Вест. В ноябре восьмидесятого.
— Как?! Умерла? Уже?
— Ничего себе «уже». Ей было 87 года.
— Ну тогда ладно. Давай дальше.
— Винсент Корда, художник. В январе.
— Какое счастье! Ты меня просто выручила.
— Мери Пикфорд — в мае.
— Как, еще раз? Она один раз уже умерла.
— Не может быть такого, японцы бы знали. Наверно, ты это читала в «Советском экране» и думаешь, что это второй раз.
— Вполне возможно. Давай дальше.
— В ноябре скончалась Мерл Оберон.
— Какое счастье! Ну, Инка, какое счастье. Без тебя я бы этого никогда не узнала.
— Луис Майльстон, в сентябре. Неля, аплодируя: — Это прекрасно!
— Теперь так: Питер Селлерс, в июле.
— Замечательно! Ты меня просто спасла. Спасибо, спасибо! Расскажу Витику и Машке, они обрадуются.
— Марион Вике, в декабре.
— Это — пожалуйста. Она не из нашего словаря.
— Лолли Мормони, в мае.
— Жизнь есть жизнь. Но все равно я рада.
— Пиши дальше: Лилиан Росс. Два «с».
— Два или три «с» — это никого не интересует. Важно, что она скончалась. Как хорошо, что я к вам пришла!
— Знаешь, Нелька, их тут очень много…
— Читай всех, никого не пропускай, не лишай меня этой радости. Чудесно! Я просто купаюсь в этих сведениях. Но у меня кончилась бумага да и домой пора, Витька, наверно, не может понять, чем это я тут так увлеклась. Бегу! До следующего раза. Целую!
1985Позавчера, как всегда, когда в Москве Международный фестиваль, Инна устроила завтрак для японских кинематографистов. И, конечно, была Кавакита-сан, президент японской синематеки, которая очень доброжелательно относится к Инниным японским штудиям. Среди пришедших я увидел древнего сморщенного старикашку с палочкой, которого забыли в коридоре:
«Инна, что делать с этим сморчком? — Да ты что?! Это знаменитый Тэйноскэ Кинугаса! Звезда немого кино! Он играл женские роли и снялся в роли Катюши Масловой в экранизации «Воскресения» в 1916 году. Посади его на почетное место рядом с Кавакита-сан». Бывает же такое!
Поскольку я ничего по-ихнему не понимаю, то занимался обслуживанием — менял тарелки, подавал капусту с сухарями, отваривал вареники, которые гости встретили с восторгом. Маленькая нация, а прожорливая… После кофе я присел где-то сбоку, перевести дух. «Да, надо же и кухонному мужику отдохнуть», — верно подумали гости. И вдруг я слышу в разговоре имя Робсона. Оказалось, что госпожа Кавакита разыскивает для синематеки картину о Поле Робсоне, но не знает, где она создана и как ее найти. Она, мол, искала ее только что в Праге. Но ее там нет.
— Позвольте! Зачем же вы ее искали в Праге? — спрашиваю я, поднимаясь и вытирая руки фартуком. — Это же моя картина, я все могу вам рассказать. И искать ее не надо — она хранится в Красногорском архиве.
И все очень удивились и смеялись. Небось подумали, как советские кинокритики живут шикарно — у них кухонный мужик не только вареники лепит, но и фильмы снимает. «Вот какой был случай», как писал Зощенко.
