Василий Емельяненко - В военном воздухе суровом
Почему его так заинтересовали обстоятельства гибели летчика?
- Вы откуда знаете Сережу Слепова и Матрену Ивановну?- спросил я.
- Довожусь ему двоюродным братом, Матрена Ивановна мне тетка.
Я пристально рассматривал своего гостя и уловил теперь отдаленное сходство с Сережей Слеповым, у которого тоже была широкая улыбка - "рот до ушей, хоть завязочки пришей". Такой, кажется, был и цвет волос.
И сразу же пришло на память, как в Керчи, в день торжественного открытия обелиска нашим погибшим летчикам, ко мне через толпу протиснулась маленькая старушка в темной одежде. Вроде та самая, которой милиционер не разрешил поставить у обелиска зажженную свечку. Старушка назвалась Слеповой, припала к груди, затряслась:
- Спасибо, что и Сереженьку моего не забыли, помянули хорошо...
Матрена Ивановна, оказывается, с Урала приехала в День Победы, чтобы присутствовать на встрече однополчан.
По каким-то чертям лица я признал Сережину маму, поцеловал ее в морщинистый лоб.
И теперь, когда я услышал от своего гостя о родстве с Сережей, стало как-то неловко за сдержанный прием в столь необычный час.
- Хотите кофе? - предложил ему.
- Я вам лучше сейчас все покажу, - вдруг заторопился он. - У меня там в чемодане лежит... - Клацнули замки, большой пакет оказался на столе.
В географической карте Краснодарского края - стопка изрядно потрепанных писем. Среди них и мое. Но сразу же привлекло внимание еще одно: четвертушка бледно-голубой бумаги, расползшейся на сгибах. Я сразу узнал эту бумагу: ее добыл кто-то из наших штабных в январе сорок третьего года на станции Минеральные Воды в брошенных немцами эшелонах. До этого мы штурмовали станцию - много составов с трофеями застряло там. Сережа, помню, участвовал в нашем налете.
Почти до конца войны штаб вел переписку на этой бумаге, мы тоже ухитрялись таскать ее для писем.
Узнал я и побледневшие красные чернила, которыми оно было написано: их изготовляли из содержимого сигнальных ракет.
Читаю письмо:
"Дорогая тов. Слепова!
...Ваш сын, Слепов Сергей Васильевич, бесстрашный сокол нашей Родины, считался одним из лучших летчиков части. За короткий срок он сделал более десяти боевых вылетов на грозном штурмовике, беспощадно громил военную технику и живую силу врага. Там, где проносился штурмовик комсомольца Слепова, на земле полыхали вражеские машины, танки, замолкали пушки, десятки уничтоженных фашистских солдат и офицеров находили себе могилу на нашей священной земле.
В начале февраля командир звена гвардии младший лейтенант Слепов совершал свой очередной боевой вылет. Он бил отступавшего врага. Штурмовик снижался до десяти метров и в упор расстреливал из пушек и пулеметов вражеские колонны. Слепов атаковал до тех пор, пока не израсходовал боеприпасы до последнего патрона. В этом бою товарищ Слепов был смертельно ранен, но все же сумел перетянуть на свою территорию, сделал посадку и умер...
Ваш сын с честью выполнил священный долг перед Родиной и погиб как герой. Мы похоронили его с воинскими почестями и поклялись отомстить врагу за нашего боевого товарища, и это обещание выполняем в бою... Мы вместе с вами разделяем горе, но что можно сделать? Враг цепок и неумолим. Бьем его крепко, но потери среди нас неизбежны..."
Письмо это датировано 26 апреля 1943 года. Подписал его заместитель командира 2-й эскадрильи по политической части Яков Боровиков.
Сережа Слепов вполне заслужил доброго слова. Его имя после гибели было упомянуто в приказе наркома обороны И. В. Сталина, отметившего выдающийся по эффективности удар двух штурмовиков нашего полка по железнодорожной станции Малороссийская. Слепов тогда был ведомым у летчика Смирнова.
Но письмо это и насторожило меня. Конечно, ни Яша Боровиков и никто из летавших в тот раз не могли знать, расстрелял ли Слепов боеприпасы "до последнего патрона": ведь сбитый зениткой штурмовик не дотянул до расположения наших войск и упал по ту сторону линии фронта.
- Мы Сережу не хоронили, Петр Васильевич, - сказал я гостю.
- Я так и думал: ведь место захоронения не указано. Ясно, что написано это для успокоения Матрены Ивановны. Она и сама теперь знает об этом, а все пишет мне. Вот, - протянул он письмо.
"...Петенька, наверное, Сережина кровинка пала тебе на сердце, и ты настойчиво ищешь его следы... Если бы только можно было, я бы на крыльях сейчас улетела в те места, где ходили ноженьки моего Сережи... Так, значит, его и не хоронили... Постарайся, Петенька, все установить, найди его косточки, я до гроба буду за тебя молиться..."
Стыл наш кофе, в комнате было накурено, будто штурмовик поставил дымовую завесу.
- Я вам сейчас все покажу... - Петр Васильевич начал водить пальнем по карте. - Вот он, Понежукай, - указал он на маленький населенный пункт километрах в тридцати юго-западнее Краснодара.
- Значит, здесь упал самолет?
- Нет. Его подбили зенитчики над Сливной, но он долетел до хутора Красно-Зеленого.
- Где этот хутор?
- Его уже не существует, поэтому и нет на карте. Семей десять из этого хутора живут теперь в Суздальской, кое-кто переехал в Урмы...
Мы отметили на карте то место, где когда-то стоял хутор Красно-Зеленый. Я прикинул расстояние до Усть-Лабинска - там был наш раскисший от дождей полевой аэродром - и подумал: "Минут пять ведь оставалось лететь Сереже до своей базы, а до линии фронта и того меньше..."
- Вы были в этих местах? - спросил я Петра Васильевича.
- Не раз. Там выяснил важное для меня, поэтому и начал писать в разные учреждения... Многие жители до сих пор помнят о летчике. Рассказывают, что он выбросился из самолета. Парашют раскрылся, но купол зацепился за макушку высокого дерева. Пока он распутывал стропы, к нему кинулись два местных полицая. Привели безоружного в хутор. Сбежались жители, а полицаи перед всеми выхвалялись: "Мы к нему - он висит, как на качелях, и отстреливается еще! А нам-то его живьем нужно взять! Стрелял он, стрелял, а потом приложил пистолет к виску - клац! - а выстрела-то и нет! Вот тогда мы его и сграбастали. Он, наверное, еще и счет своим выстрелам вел, только последний патрон дал осечку! Вот так-то, наша взяла!"
Пистолет этот показывали и патрон с осечкой...
- А не помнит ли кто из жителей фамилию летчика?
- Не назвался, говорят. Полицаи вроде бы допытывались, а он им только и ответил: "Я - советский летчик!" Есть слухи, что он документы успел изорвать и по ветру пустить.
- Может, хоть цвет волос кто запомнил?
- Шлем, говорят, на голове был, с разбитыми очками... а из-под него чубчик белобрысенький...
- Фотокарточку жителям показывали?
- Нет у меня его фотокарточки времен войны. Я высыпал из папки фотографии фронтовых лет. Нашел три групповых снимка с Сережей Слеповым.
