Бернард Быховский - Гассенди
Гассенди вполне отдавал себе отчет в том, какому риску он подвергнет себя, если опубликует апологию Эпикура, превознесет учение и личность основателя афинского Сада, столь опороченного свирепствующим клерикализмом. Не лучше ли довольствоваться эзотерическими высказываниями? «Я располагаю, — писал он своему вюртембергскому коллеге, — иными соображениями насчет философии древних, но приберегаю их для себя и своих друзей, ибо восхваляемая общепринятая философия и та философия, которую я одобряю, — совершенно разного рода» (письмо Шикхардту от 27.VIII. 1630).
Впоследствии, рассказывая о жизни и деятельности Эпикура, Гассенди обращал внимание на то, что «в душе Эпикур мог думать так, как хотел, но в своем поведении он подчинялся законам государства» (4, т. V, стр. 167), что одно дело, когда мудрец высказывает свои мысли в среде немногих, разбирающихся в философии, а другое — когда обращаешься к несведущей толпе. Известный неокантианец Ф. А. Ланге, приведя эти высказывания Гассенди, в данном случае прав, замечая, что «последнее положение, по-видимому, гораздо более подходит ко времени Гассенди, чем ко времени Эпикура, который пользовался уже значительною свободой преподавания и слова и применял ее на деле» (17, т. 1, стр. 289).
Друзья предостерегали Гассенди от грозящих ему неприятностей в случае публичного выступления в защиту Эпикура. «Поскольку все те прекрасные истины, которые он открыл, — высказывал свои опасения один из друзей Гессенди другому, — не придутся по вкусу столь многим слабым умам и повсюду распространенному раболепию, я полагаю, что будет опасным их опубликовать, и не знаю, окажется ли это для него полезным» (Нодэ-Пейреску от III. 1636).
И все же Гассенди решился. Одну за другой он напечатал три работы о славном афинском мудреце, его жизни и учении — три работы, восстановившие веками изуродованную правду о подлинном историческом значении «Сада Эпикура». В своей диссертации о Гассенди А. Берр с полным основанием писал: «Я, однако, не колеблясь утверждаю, что история XVII века не будет полностью освещена без серьезного исследования деятельности и учения Гассенди» (27, стр. 13). С равным правом можно утверждать, что история античной философии не могла быть должным образом освещена без серьезного исследования деятельности и учения Эпикура, и первым фундаментальным вкладом в это дело в новое время были работы Гассенди: «О жизни и нравах Эпикура» (1647), «Исследование десятой главы Диогена Лаэртского о жизни, нравах и взглядах Эпикура» (1649) и «Свод философии Эпикура» (1649). Все три книги были изданы в Лионе по-латыни. Последнюю из этих работ С. Сорбьер (будущий автор «О жизни и нравах Пьера Гассенди») перевел на французский язык и заключил с издателем договор о ее опубликовании. Но это было уж слишком вызывающе! По настоятельному требованию Гассенди договор был Сорбьером расторгнут.
Опасения Гассенди и его друзей, связанные с изданием эпикурейских работ, имели достаточное основание. Со злобными изобличениями «святотатца» выступил знакомый уже нам по свирепым нападкам на Бито «коллега» Гассенди по кафедре математики Королевского коллежа Ж.-Б. Морен. В 1650 году им была издана «Диссертация об атомах и пустоте против эпикурейской философии Пьера Гассенди», в которой неистовый астролог рвет и мечет, осуждая зловредное и опасное учение. Гассенди не полез в драку, но его приверженцы Бернье и Нейре дали достойный ответ Морену в сатирическом памфлете «Анатомия смехотворной мыши» («Anatomia ridiculi Muris»). В ответ последовало желчное контрвозражение Морена. Гассендисты не промолчали. Их контратака носила название «Прах смехотворной мыши». Морен рассвирепел настолько, что обратился в 1653 году с доносом к правящему кардиналу Мазарини (он сохранился в архиве французского министерства иностранных дел) с требованием беспощадной расправы со своими противниками. «Господин Гассенди, как и я, профессор математики Королевского коллежа, эпикурейский священник и опасный лицемер, высказывает в своих сочинениях всевозможные ереси и выражает пренебрежение к Римскому престолу и Соборам, в особенности к Тридентскому». Далее следует обвинение ближайших учеников Гассенди в кощунстве и требование арестовать Бернье, добиться от него показаний, разоблачающих его учителя, предав этих еретиков заслуженному наказанию — сожжению заживо. Нависшая угроза побудила Бернье бежать из Парижа и скрываться от предстоящих преследований. Но их не последовало. Обвинительный акт Морена остался безрезультатным. И все же он не унимался. Год спустя последовал еще один взрыв бешенства: «Письмо Винцента Панурга к достопочтенному мужу Жану Батисту Морену о трех обманщиках». Само уже заглавие достаточно выразительно: «О трех обманщиках» — знаменитый атеистический памфлет, чтение которого издавна находилось под строжайшим церковным запретом. В истерическом памфлете Морена в роли «трех обманщиков» фигурируют, разумеется, не Моисей, Иисус и Магомет, как в криминальном произведении, а… Гассенди, Бернье и Нейре. На этом закончилась пятилетняя война Морена с эпикуреизмом.
Гассенди остался невредим. Этим он обязан сдержанности, тактичности и благоразумию, с которыми он терпеливо и предусмотрительно обдумывал и передумывал, писал и переписывал свои столь рискованные работы об Эпикуре. «Гассенди, — по выражению одного историка философии, — был священнослужителем с большими светскими дипломатическими способностями» (42, стр. 361). Он отлично понимал и то, что нужно, и то, что можно было сделать в его время. С большим мастерством он превратил возможность в действительность. Работы Гассенди об Эпикуре — результат долголетнего, упорного труда. Появление интереса к атомизму в эти годы в Италии, Голландии, Англии, Франции, Германии было естественным для эпохи крутого поворота к изучению природы, эпохи становления научного естествознания. «Первые десятилетия XVII века и в особенности период 20—40-х годов были временем бурного возрождения атомистических концепций в разных странах Европы» (15, стр. 65). Уже для Ф. Бэкона («О достоинстве и умножении наук») не было сомнений в том, что «естественная философия Демокрита и других… значительно более основательно и глубже проникает в природу, чем философия Аристотеля и Платона» (11а, т. 1, стр. 241).
Но Эпикур, а тем более его воинственный атеистический последователь Лукреций по вполне понятным причинам оставались при этом в тени. Гассенди же избрал средоточием своих философских интересов именно эпикурейское учение. Зная о его склонности, его друг Пейреск преподнес Гассенди в 1628 году изданную в 1609 году книжку лувенского филолога Эрика де Путтэ, приводящую основные изречения Эпикура. Ознакомившись с ней, Гассенди тотчас же (от 23.IV. 1628) обратился к ее автору с горячим приветствием и поделился с ним своими планами. Де Путтэ был в восторге. «Прославляйте, дорогой Гассенди, моего Эпикура… — писал он в своем ответном письме (5.XI. 1629). — Это истинная философия… Вы совершите то, что, будь у меня меньше забот, я когда-то хотел осуществить». Во время поездки в Голландию Гассенди встретился с де Путтэ, который, показывая имевшуюся у него репродукцию камеи с изображением Эпикура, восклицал: «Взгляни, мой друг, душа великого человека зрима в его чертах. Это Эпикур, это его глаза, его лицо. Погляди на этот образ, на его очертания, его руки — как они привлекают наш взор!» Конечно, эта встреча не могла не вдохновить Гассенди, и он сам о ней рассказал в Посвящении к своему первому труду об Эпикуре (4, т. V, стр. 172).
