Вячеслав Веселов - Угол опережения
Начинается самый сложный участок пути — частое чередование коротких подъемов и уклонов. Такой профиль машинисты зовут «зубчатым». Действительно, какая-то дьявольская гребенка! Тут надо бояться оттяжки состава. Если откроешь регулятор, когда состав не полностью растянут или не до отказа сжат, произойдет обрыв. Миновать эту стиральную доску, конечно, можно, но важно не потерять скорость, которую накапливал по километру на всем протяжении маршрута. Блинов проскакивает зубчатый участок с открытым регулятором, держа состав в растянутом состоянии, и, лишь пройдя его, притормаживает и снова сжимает состав.
Блиновские «секреты», о которых толковали в депо, объяснялись просто. Это был опыт — свой, накопленный по крупицам, дорогой.
— Зеленый входной!
— Вижу зеленый.
После отдыха в домике для локомотивных бригад — новый тяжеловес. Снова Блинов все проверит, простукает, просмотрит. Поднимется в будку… Откроет регулятор…
Так и водят тяжеловесы.
Один обладатель громкого имени на вопрос анкеты: «Что вы больше всего ненавидите?» ответил:
— Недобросовестность и отсутствие профессионального самосознания.
Примечательно, что это сказал артист, чья деятельность связана с такими неконкретными понятиями, как «вдохновение» и «дар божий».
Каждый из нас рожден для своего дела. В этом смысле Блинову повезло — он рано обнаружил призвание. С юности Блинов воспринимал свой профессиональный долг не как чье-то требование («машинист должен быть таким-то и таким-то…»), а как внутреннюю необходимость, естественную норму бытия. Отсюда его готовность не просто что-то делать и делать хорошо, но и постоянное стремление работать как можно лучше. Отсюда его поиски, риск, который, кстати, часто был оправдан знанием. Часто, но не всегда. Иначе какой же бы это был риск.
Да, Блинов рисковал. Пять весовых норм. Огромный состав, растянувшийся по станционным путям. Он будет по-своему реагировать на волю машиниста, будет ставить неожиданные задачи и требовать мгновенных решений.
Ну так что же? Надо рискнуть!
Стремясь действовать наверняка, можно, видимо, избежать ошибок. Но что, собственно, значит этот «верняк»? Доскональное знание всего? В любой области человеческой деятельности всегда наступает такой момент, когда требуется перешагнуть через добытые знания и вступить в ту область, где эти знания уже не могут служить защитой.
Блинов состоялся как личность, потому что выдержал проверку главным делом своей жизни. Он и характер свой нашел в работе, и характер этот рос и укреплялся живым конкретным делом. Профессиональное мастерство находится в тесной связи с такими личностными качествами, как гордость и чувство собственного достоинства, и потому является началом глубоко нравственным. Мастерство укрепляет уверенность рабочего в себе, делает его активным. Мастерство обогащает человека, оно открывает ему разные грани жизни, делает доступным чувство свободы и радости творчества.
Каждый, вероятно, способен добиться успеха в своем роде деятельности, но подлинное мастерство есть нечто большее, чем простая сноровка или приобретенный опыт. В него входят, конечно, и дар, и опыт, но прежде всего — любовь. Любовь к машине двигала Блиновым, в ней черпал он вдохновение и силы. Эта любовь и порождает высокий профессионализм, превращающий будничное дело в искусство. Таким образом, стремление к совершенству, меняющее не только машину, но и человека преобразующее, оказывается общественно необходимым. Оно становится социальной силой, ибо дает высокие образцы мастерства и тем самым повышает уровень работы во всех профессиях.
11
Надо иметь большое очарование в сердце, чтобы так трудиться.
Вождение тяжеловесов дало огромный экономический эффект. Только за один год оно позволило отказаться от восемнадцати тысяч поездов и содержать в эксплуатации в среднем за каждые сутки на сто паровозов меньше плана.
Когда Блинов начинал водить тяжеловесы, норма грузового поезда для паровоза «ФД» на Южно-Уральской железной дороге была 1600 тонн; позднее она выросла в два с половиной раза, но к тому времени на счету Блинова уже были поезда весом в 10 000 тонн. А однажды он провел состав в 11 400 тонн.
Я прочитал воспоминания известных машинистов и книги о них, сравнил цифры. Пробеги блиновских локомотивов между подъемочными ремонтами, весовые нормы его тяжеловесов были выше, чем у других. Блинов ломал нормы с невозмутимым, презрительным (так мне показалось) безразличием к авторитетам и с горячей верой в свою правоту.
Насколько были необходимы блиновские рекорды?
Со временем надобность в таких большегрузных составах, какие водил Блинов, отпала: новая техника, новые методы работы, иные графики движения и т. д. И все же рекорды были нужны! Пусть некоторые не видели за ними ничего, кроме ближайших, спортивных, так сказать, целей. Зато других блиновские рекорды заставляли расти, они говорили о власти над техникой, поддерживали чувства профессиональной уверенности и свободы. Блинов вдохнул беспокойство в своих учеников, заставил их поверить в себя и стать тем, кем они стали, — мастерами.
Блинов умеет входить в тонкости дела, но интересней его способность понимать философию труда.
— Если думать о рекорде как об удаче, как о празднике, то он, конечно, не долго живет. Отгремел оркестр, отшумел митинг, цветы завяли… Живешь и работаешь дальше. А потом однажды слышишь, что кто-то где-то перекрыл твой рекорд. Или даже здесь, рядом — ученик твой, помощник твой бывший прославился. Что же осталось от твоего рекорда? Многое! Уверенность осталась, новые методы, иное отношение к работе. И это осталось не только у тебя, поставившего рекорд, но и у тех, кто пошел за тобой. Они ведь другими стали — опытнее, смелее. И рядом с ними уже нельзя работать так, как прежде работалось. До того рекорда.
Трудно первому. Тут даже не в том дело, что помочь тебе никто не может. Просто нельзя одному хорошо работать, — с людьми живем, живой цепочкой связаны. Как это один хорошо работает? А другие что же? Тут страсти-то и разгораются.
Начал я беречь топливо, экономия иногда получалась больше пятидесяти процентов. «Где это видано? — спрашивает начальник депо. — Я других проверил. Тех, что за тобой идут. Ну, тридцать пять процентов. Ну, от силы — сорок. А у тебя иной раз до пятидесяти шести процентов выходит…»
Мы до тридцать четвертого года в депо инженеров не видели. Вот и наш начальник был практиком. Дело знал и судил уверенно: я, дескать, не из канцелярии пришел, покатался, слава богу, пошвырял уголек. Короче, не поверил. Да и ни о чем особенно не расспрашивал. После узнаю: был на топливном складе, интересовался, не покупает ли Блинов уголь. «Нет, — сказали ему, — не покупает. Но уголь всегда просматривает, выбирает».
