Антон Короленков - Сулла
Ситуация, описанная Плутархом, требует разъяснений. Конечно, бедность, постигшая Суллу, была весьма относительной – он платил за квартиру 3 тысячи сестерциев, что втрое превышало доход среднестатистического работника. А ведь у него имелись и другие расходы. По приблизительным подсчетам, Сулла тратил не меньше 9 тысяч сестерциев, для чего ему требовалось состояние примерно в 150 тысяч сестерциев. Поэтому всерьез о бедности говорить не приходится.[139] Во всяком случае, голодать ему не довелось, жил он все же на нижнем этаже, да и квартиры за такие деньги предоставлялись достаточно благоустроенные.[140]
Но при таком состоянии нечего было и думать о политической карьере и даже вообще о праве называться нобилем.[141] Как уже говорилось, начать движение по cursus honoгum могли только люди, обладавшие всадническим цензом, то есть имуществом стоимостью не менее 400 тысяч сестерциев, о которых Сулла тогда мог только мечтать.[142] Но дело было не только в формальном статусе. Жизнь сенатора требовала больших представительских расходов, которые оказывались не по карману даже многим patres.[143] Прежде всего сенатору полагалось иметь собственный особняк в Риме (или хотя бы снимать его), а не ютиться в многоквартирном доме (инсуле) – на это, очевидно, и намекал приговоренный к смерти вольноотпущенник. Кроме того, нужно было держать множество слуг, роскошно принимать гостей, завести приличествующую рангу свиту и т. д.[144] Ни о чем подобном Сулла с его скудным по таким меркам состоянием не мог и мечтать. В глазах большинства нобилей он выглядел «деклассированным элементом».[145]
Что же случилось? Почему будущий владыка Рима вдруг оказался в столь незавидном положении? Плутарх объяснял это бедностью его семьи, но мы видели, что у нее вполне хватало денег, чтобы дать ему солидное образование. Однако при этом он роняет фразу, которая многое объясняет, – Сулла ничего не унаследовал от отца (Сулла. 1.4). К тому же писатель говорит о том, что в многоквартирном доме жил только наш герой, но не его родитель, который к этому времени, очевидно, умер. Почему Сулла-старший оставил сына в столь затруднительном положении – из-за ссоры с ним или потому, что и впрямь был беден, сведений нет. Но вероятнее все же, по-видимому, второе.[146]
На какие же средства жил тогда отец Луция? Ответ напрашивается сам собой – влезал в долги. Сыну он, видимо, что-то оставил,[147] но вместе с имуществом это были те же долги – возможно, превышавшие размеры наследства. С собственным домом для их уплаты пришлось распроститься. Любопытно, что о долгах его сына Плутарх ничего не пишет, хотя это придало бы колорита рассказу о нужде и лишениях героя. По неосведомленности? Не исключено. Но куда вероятнее другое – больших долгов у Суллы просто не было. Это можно объяснить как его умением взять себя в руки и ограничить расходы, так и тем, что нищему юнцу никто взаймы много и не дал бы.
Но ведь у молодого человека была весьма благосклонная к нему мачеха. Ее часто считают богатой дамой,[148] однако в источниках на сей счет ничего конкретного не говорится. Конечно, определенное состояние у нее было, и очень возможно, что именно благодаря ее помощи Сулла и держался на плаву. Но ведь ей приходилось содержать и себя, и вряд ли она согласилась бы жить в инсуле, чтобы на сэкономленные деньги пасынок, пусть и любимый, переехал в отдельный дом.
В условиях, когда путь в дома «порядочных» людей Сулле был заказан,[149] он «проводил целые дни с мимами и шутами, распутничая вместе с ними, а когда стал верховным властелином, то всякий вечер собирал самых бесстыдных из людей театра и сцены и пьянствовал в их обществе, состязаясь с ними в острословии… Эта распущенность, видимо, и породила в нем болезненную склонность к чувственным наслаждениям и неутолимую страсть к удовольствиям, от которой Сулла не отказался и в старости. Еще молодым человеком он имел любовную связь с актером Метробием»,[150] игравшим женские роли; связь эта будто бы продолжалась с перерывами до конца дней диктатора (Плутарх. Сулла. 2. 4–7; 36.1; Афиней. VI. 261с).
Дружба нобиля с такой публикой считалась делом особенно неприличным – общением с ней Суллу попрекали едва ли не больше, чем бедностью.[151] Женские роли в представлениях мимов исполняли не мужчины, как в трагедии, а женщины – как правило, отпущенницы.[152] Мимы, в отличие от исполнителей трагедии, играли без масок, а потому ради пущего эффекта гримасничали, сколько душе угодно. Для увеселения публики за словом в карман они не лезли и выражались крепко. Поэтому исполняемые ими сцены были грубоваты и зачастую непристойны.[153] Однако в глазах Суллы, любившего не только веселье, но и откровенность, это, по-видимому, выглядело достоинством. Как человек общительный и легко заводивший дружбу, да еще и отпрыск знатного рода, снизошедший до презренных мимов, он наверняка встречал радушный прием в их среде и пользовался там немалым влиянием.
Но можно предположить с большой вероятностью и еще кое-что. Для человека XXI столетия не секрет, как тесно связан артистический мир с криминальным. Вряд ли в последний век Римской республики было иначе. Так что будущий диктатор общался наряду с людьми сцены и с джентльменами удачи. Вряд ли он извлек из этого серьезные материальные выгоды. Но когда Сулла займется политикой, многое в его взглядах и поступках будет напоминать о преступном мире.
Афиней сообщает, что Сулла писал комедии на латинском языке (VI. 261с). У некоторых ученых это вызывает сомнения – считают, что он не писал, а читал (и с удовольствием) комедии-ателланы, начавшие появляться именно тогда.[154] Однако непонятно, на чем основаны подобные сомнения. Приличия Суллу вряд ли сковывали – сама по себе дружба с мимами уже была «неприличной», а снявши голову, по волосам не плачут. Поэтому нет ничего удивительного в том, что молодой нобиль, понимавший толк в слове, сочинял комедии, которые потом разыгрывали его друзья-артисты, и даже, быть может, внес свой вклад в развитие жанра ателланы.[155]
Но почему Сулла, получивший хорошее образование, не попробовал себя в качестве судебного оратора? Ведь Саллюстий отмечает присущее ему красноречие.[156] В случае успеха это обещало известность и немалые доходы, а то и другое открывало путь к политической карьере. Как известно, Цезарь не брезговал в молодости выступлениями в суде, хотя успех и не сопутствовал ему.[157] Считал ли Сулла такой путь недостойным себя, как иногда думают?[158] Скорее всего, просто не имел к этому склонности. Судя по всему, он не стремился блеснуть риторикой и в более поздние годы – Цицерон в трактате «Брут», посвященном истории римского красноречия, о нашем герое как о мастере слова не упоминает, хотя не умалчивает даже о второстепенных и посредственных ораторах.
