Геннадий Семенихин - Послесловие к подвигу
- Откуда такая потрясающая уверенность, господин полковник? - скривил губы Нырко. - А вдруг...
Немец молча порылся в карманах, достал аккуратно сложенную газету и протянул её раненому. Это была газета их фронта за восьмое июля. На первой странице он увидел знакомый фотоснимок. В центре небольшой группы летчиков он рассказывает о воздушном бое, сопровождая свои слова теми жестами, без которых ни у одного летчика не обходился ещё рассказ о сбитом противнике. Под снимком крупный заголовок "Двойной таран в одном воздушном бою".
- Теперь понимаете, господин Нырко, почему я вчера назвал вас по имени?
- Понимаю.
- Один великий философ, вот забыл кто именно, говорил: "Почему не заводят себе друзей, одни из которых служили бы для веселья, другие для рассуждений?"
- Это утверждал Гельвеции в своих миниатюрах, - гихо подсказал Нырко.
Немец одобрительно закивал головой:
- Ого! Я же говорил, что вы к категории глупцов никакого отношения не имеете. Так вот, господин Нырко, отныне считайте, что я ваш друг для рассуждений, пусть они и будут у нас несовместимыми.
- Извольте, господин Хольц, - пожал плечами Нырко, - если, конечно, эти рассуждения вы не будете использовать для того, чтобы добиться от меня разглашения каких-либо военных сведений.
Немец в штатском впервые за весь разговор рассмеялся мелким, неприятно трескучим смешком.
- О что вы, господин майор! Неужели вам могла прийти в голову мысль, что я попытаюсь превратить нашу беседу в нудный допрос и стану расспрашивать вас о том, сколько истребителей в вашем полку, с какой скоростью летает ваш Як-один, кто командует эскадрильями?
Если хотите, я сам об этом скажу. Ваш сорок третий авиаполк до войны был вооружен истребителями И-шестнадцать, две трети которых потерял в первые четыре дня войны, командовал им майор Костромин, который был на пятый день войны сбит нашей зенитной артиллерией, а тремя эскадрильями вашего полка командовали старшие лейтенанты Кропотов и Ершов и капитан Балашов Виктор Степанович. Первые два сбиты опять же нашими истребителями, а капитан Балашов после вашего ранения исполпяет обязанности командира полка вместо вас.
господин майор. Он летает по сей день и, надо признаться, доставляет нам довольно много неприятностей.
- Да-а, Витька - он ас! - вырвалось у Федора. - Но откуда вы все это знаете с такими подробностями?
Вернер Хольц снова рассмеялся:
- Не из сочинений философа Гельвеция, господин майор. У нас слишком густая разведывательная сеть. Это я вам как полковник секретной службы говорю. Так что у меня нет никакой необходимости расспрашивать вас о полковых новостях. Лучше я вооружу вас информацией, которая будет для вас новостью.
- Попробуйте, - прикидываясь равнодушным, сказал Федор.
- Вы знаете, кто пилотировал звено "юнкерсов", намеревавшихся бомбить ваш штаб фронта под Могилевом?
Знаете, кого вы таранили?
- Не-ет, - озадаченно протянул Нырко.
- Полковника Эриха Ратова. Одного из лучших асов рейха. Любимца самого Геринга.
- Ого! - с заблестевшими глазами воскликнул Нырко, не пытаясь скрывать своей радости. Но через минуту лицо его помрачнело от мысли, что фашисты этого ему ни за что не простят и расправа, предстоящая с ним, будет ещё более жестокой. Вернер Хольц, казалось, прочел эту мысль.
- Не опасайтесь, - сказал он насмешливо. - На вашей судьбе это обстоятельство никак не отразится. Мы, немцы, приверженцы рыцарских обычаев и всегда уважаем храброго врага. Еще раз хочу вам напомнить, что никаких допросов не будет. Лучше будем продолжать разговор о философии. Скажите, господин майор, а как вы относитесь к Ницше и Шопенгауэру?
- На моем щите их имена не написаны, - пожал плечами майор. - Это ваши идеологи. Теория сверхчеловека мне чужда.
Хольц положил узкие ладони на свои колени и надменно сказал:
- Напрасно. Немецкие философы тоже кое-чему научили мир.
- Научили, - подтвердил Федор. - И за это я многим из них признателен. Фейербаху, Гегелю, даже Канту с его "вещью в себе". И конечно же, Фридриху Энгельсу, которого вы сжигаете на кострах оттого, что чертовски боитесь.
- М-да, - вырвалось у немца. - Весьма интересно, господин Нырко.
- Между прочим, тот же самый Гельвеции однажды сказал: "Люди всегда против разума, когда разум против них". Вероятно, он уже тогда имел в виду вашу фашистскую машину.
Хольц надменно поднял узкий, чисто выбритый подбородок и глазами показал за окно.
- Ту самую, что с огромной скоростью мчится сейчас к вашей столице?
- А вы не думаете, - зло спросил Нырко, - что она с такой же скоростью будет мчаться от неё в обратную сторону? Неужели вы серьезно верите в то, что за дватри дня возьмете Москву?
Тонкие бледные губы немца долго не разжимались.
- Хотите, скажу с предельной откровенностью? Но только, разумеется, доверительно?
- Я в гестапо на вас доносить пе пойду, - усмехнулся Федор.
- Я не верю, что наши войска возьмут вашу столицу с ходу. Слишком твердый орешек, - проговорил Хольц жестко.
Нырко пристально посмотрел на своего собеседника.
"Странный немец. С одной стороны, матерый, законченный фашист, а с другой - такая непозволительная точка зрения".
- А если я все-таки донесу, - сказал Нырко с холодной ухмылкой.
На лице у немца не дрогнула ни одна жилка.
- Вас немедленно уничтожат, и только, - ответил он равнодушно и с явным огорчением поглядел на раненого летчика. - А мне бы очень не хотелось лишаться такого оригинального собеседника.
- Вы правы, - спокойно отметил Федор. - Уничтожат, - и, подтянувшись на руках, выглянул в окно.
На заасфальтированной площадке перед госпиталем стояло несколько фашистских автомашин, труп интеяданта Птицына давно был убран и оставшиеся пятна крови засыпаны мелким желтым песком с чисто немецкой аккуратностью. Федор вздохнул. Хольц недовольно нахмурил брови:
- Не надо обращаться к призракам, господин майор.
Мы пе на спиритическом сеансе.
- Вы угадали, полковник, - вздохнул Нырко. - Я действительно подумал сейчас об убитом вашими солдатами моем соседе по койке. - Он помолчал и продолжал: - Знаете что? Мы сейчас напоминаем боксеров, которые осторожно движутся по рингу в ожидании атаки.
Грустно сознаваться, но первый удар наносите вы. Я только готовлюсь к обороне.
- Правильно, - одобрительно отозвался немец. - Считайте, что я этот удар уже наношу. Впрочем, какой это удар. Это не удар, а деловое предложение. Вы знаете, кто вам дела! сегодня перевязку?
- Откуда же?
- Один из оамых выдающихся хирургов великой Гермаиии профессор Гутман, к услугам которого у нас прибегают самые видные люди. Его специально для этого перебросили из Смоленска на "зибеле" и полчаса назад отправили обратно. Я мало что смыслю в рентгеновских снимках, которые он мне демонстрировал, но твердо уяснил одно: через три недели гипс снимут и вы будете ходить с костылем, а месяца через два-три сможете и взлететь.
