Василий Яковлев - Генерал Кравченко
Однако после совещания никто не торопился уезжать.
«Ко мне подошли Григорий Кравченко и Виктор Рахов, — вспоминает Борис Смирнов. — С обоими я был знаком еще с 1933 года по совместной службе в особой авиабригаде под Москвой.
После возвращения из Испании мне часто приходилось летать с Раховым в составе пятерки, которая была создана Анатолием Серовым и демонстрировала групповой высший пилотаж в дни авиационных праздников в Тушине и на парадах над Красной площадью в Москве.
Григорий не прочь был подчеркнуть иногда в разговоре присущую ему храбрость и презрение к опасности. Но это получалось у него как-то между прочим, без принижения достоинства других товарищей. Летчики, хорошо знавшие Кравченко, обычно прощали ему некоторую нескромность…
Виктор летал не хуже Кравченко, а может быть, и лучше, но держался скромнее. До монгольских событий ему не довелось принимать участия в боях ни в Испании, ни в Китае. Летал он виртуозно. Однажды я предложил Серову исполнить полет всей пятеркой, связав самолеты между собой тонкой бечевкой. Серов приказал раньше проверить этот вариант мне и Рахову вдвоем. И мы с Виктором выполнили этот полет, не порвав в воздухе шпагат. А потом такой же полет повторили всей пятеркой.
Кравченко протянул мне раскрытый портсигар и, прищурив свои всегда смеющиеся глаза, спросил:
— В бою был?
Я кивнул головой.
— Сбил?
— Нет.
Григорий удивленно поднял брови.
— А вот Виктор одного смахнул!
Мне показалось, что дело было не только в Рахове, а просто Григорию захотелось напомнить о том решающем моменте боя, когда несколько наших летчиков во главе с ним, Лакеевым и Раховым удачно разметали ведущую группу японских самолетов.
Я взял папиросу и сказал Григорию, что для меня этот бой был первым знакомством с японскими летчиками. Да и сбить было не так-то просто в такой карусели. Григорий хлопнул меня по плечу:
— Ничего, Боря, не тужи, было бы хорошее начало, а твои от тебя не уйдут!»[10]
Утром 23 июня стали известны результаты боя. В нем участвовало 95 советских истребителей и 120 японских. А такого количества сбитых самолетов история воздушных сражений того времени не знала: 43 самолета рухнули на землю. Из них 12 наших, 31 — японский.
В этом бою погиб командир 22-го ИАП майор Глазыкин. Он сбил два японских самолета, но и сам попал под огонь врага. Его тело нашли наземные войска. Парашют не был раскрыт. Видимо, летчик был тяжело ранен.
Горькой была утрата. Майор Глазыкин был добрым и внимательным товарищем, требовательным командиром.
Герой Советского Союза майор Кравченко был назначен командиром 22-го истребительного авиаполка.
Утро двадцать четвертого июня. В семь началось! Севернее Хамар-Дабы в районе пункта Дунгур-Обо эскадрилья 22-го ИАП перехватила группу японских самолетов, перелетевших границу. Завязалось сражение. Вслед за первой эскадрильей Кравченко поднял остальные, туда же вылетели и эскадрильи 70-го ИАП майора Забалуева. Японцы пытались с разных сторон прорваться к нашим аэродромам, но везде встречали заслоны.
Границу перелетело около 70 самолетов противника — небольшие группы двухмоторных бомбардировщиков под сильным прикрытием истребителей.
В первых же атаках Герасимов, Коробков, Николаев, Викторов со своими ведомыми так насели на японцев, что дальше горы Хамар-Дабы им не удалось прорваться. А когда на помощь прилетели летчики Забалуева и эскадрилья Жердева, самураям пришлось совсем плохо.
В этот день воздушные бои возникали дважды и длились по часу. Наши летчики преследовали разрозненные группы японцев до самого Ганьчжура — 60 км от границы.
Противник понес большие потери, только в районе между озером Буир-Нур и Тамцак Булаком было сбито 19 японских самолетов.
Перед боем Кравченко дал задание звену Рахова приземлить новый японский самолет И-97.
Рахов с двумя ведомыми прижал японский самолет, не давая пилоту вырваться из кольца, и тот вынужден был сесть. При посадке колесо самолета попало в рытвину и он встал «на попа». Машина уцелела, а летчика нашли мертвым.
Смотреть трофейный самолет прилетели комкор Смушкевич, полковник Лакеев и майор Грицевец.
В планшете японского летчика нашли отличную карту района боевых действий. Названия были переведены на русский язык, карта размножена.
С 24 и по 28 июня на земле было сравнительно тихо, но в воздухе шли ожесточенные бои — советским летчикам ежедневно приходилось по три-четыре раза отражать налеты. Замысел японцев был ясен: они хотели подавить нашу авиацию на аэродромах, но несли большие потери. Советские самолеты были максимально рассредоточены в степи, вблизи линии фронта для противника не оказалось крупных целей.
26 июня до 60 вражеских самолетов появилось у озера Буир-Нур с целью разгромить аэродромы 70-го полка Забалуева, 30 самолетов пытались сковать эскадрилью 22-го ИАП. Завязались ожесточенные бои, в которых было уничтожено 25 японских самолетов; наши потери — 3 машины.
Во второй половине того же дня над Хамар-Дабой разгорелся бой летчиков 22-го ИАП с японскими. Сбито 10 японских и 3 советских самолета.
26 июня произошел случай, который взволновал весь фронт. 70-й полк летел в район Ганьчжура на штурмовку аэродрома. Большая группа вражеских истребителей перехватила его. Пришлось принять бой. Звено японских истребителей атаковало майора Забалуева.
Отразив атаку, майор зашел в хвост японскому самолету и поджег его. Но тут новое звено врагов набросилось на отважного командира. На помощь ему пришел Грицевец. Он поджег одного из атакующих. Забалуев хотел резко отвернуть, но пулеметной очередью другого японца был поврежден мотор его истребителя.
Грицевец обладал исключительной способностью видеть в бою все вокруг. Сбив японца, он пошел на помощь Забалуеву. Но в небе его уже не нашел.
О дальнейших событиях Сергей Иванович Грицевец рассказывал так:
«Был у нас воздушный бой с японцами. Не стану вам описывать его. Врага мы потрепали здорово. Вдруг замечаю, что Забалуева нет. А бились мы рядом. Делаю круг, ищу его сначала вверху, потом внизу и вдруг вижу: Забалуев сидит на земле. А земля-то чужая, маньчжурская. От границы километров шестьдесят. Я уже ничего не чувствую, ни о чем не думаю. Одна мысль у меня: забрать командира и улететь.
Начинаю спускаться. Все время не отрываясь смотрю на Забалуева. И вижу: он выскочил из самолета и бежит. Бежит и на ходу все с себя скидывает — парашют, ремень, ну, словом, все тяжелое. Бежит с пистолетом в руке. Мне плакать захотелось, честное слово! Ну, куда, думаю, ты бежишь? Ну, пробежишь сто, двести метров, а дальше? Ведь до границы шестьдесят километров. А там еще пройти через фронт.
