Ивлин Во - Из дневников. 20-30-е годы
План с Хит-Маунт провалился — в крикет я не играю. Все здесь пребывают в унынии. Дин действует на нервы директорше и должен уйти, однако места пока найти не может. Отец Гордона при смерти, его мать и сестра остаются без средств к существованию. Янгу кажется, что он постарел, а Чаплину надоел дождь. Что до меня, то на сердце у меня свинец, а по нервам бежит электрический ток. Надеяться мне не на что. <…>
Среда, 5 августа 1925 годаВсе утро провел в поисках работы. Коллега Ричарда[105] ищет очередного младшего преподавателя. Вот бы получить это место.
Воскресенье, 16 августа 1925 годаПолучил-таки работу в Астон-Клинтон. Забавно, что эта новость пришла в пятницу вечером, незадолго до прихода Ричарда, Элизабет, Оливии и Аластера. По идее, ужин должен был получиться веселым, но почему-то этого не произошло — мне, во всяком случае, было невесело. Я устал, был не в своей тарелке — как, впрочем, и всегда в присутствии Оливии, да и балагурство отца действовало мне на нервы. <…>
Среда, 26 августа 1925 года<…> Дописал рассказ, который назвал «Равновесие», и отдал печатать. Рассказ необычен, но вроде бы совсем не плох.
Все утро писал письма, почитал Бергсона[106], а в двенадцать поехал на автобусе в Стратфорд — пообедать с Аластером. Зашел к его виноторговцу купить нам с ним рейнвейнского, однако в результате, соблазнившись названием — «Мутон де барон де Ротшильд», купил бордо. Оказалось отличным. Выпили по коктейлю в отеле «Шекспир», после чего пообедали в ресторане «Арден». Потом Аластер отправился к себе в типографию, а я — на «Двух веронцев» — пьеса ужасно глупая. Внутри у театра вид не такой устрашающий, как снаружи, но выстроен он плохо и неуютен. Зал насквозь «прошекспирен»: самые нелепые шутки вызывают у зрителей благоговейный смех. <…>
Четверг, 24 сентября 1925 годаНадоело укладывать вещи. Вот-вот приедут Элизабет и Ричард и увезут меня в Астон-Клинтон.
Пятница, 25 сентября 1925 годаРасписание еще не готово, и живу пока привольно. В своей речи перед учениками директор сказал, что он нисколько не похож на других директоров, которые бьют ученика, если тот что-нибудь разбил; он же будет обращаться с учениками как с джентльменами и брать с них слово, что проступок больше не повторится. Говорилось все это в крайне неприятной, показной манере. После этого дал урок английского вялым, апатичным и абсолютно невежественным ученикам. После обеда мы с Ричардом до чая уныло слонялись без дела. После чая принимал экзамен, а потом учил мальчиков английскому. Ужин. Выяснилось, что ученик, сидевший за столом рядом со мной, уволен из моего Лансинга. Ричард готовился к занятиям. Купил ему в «Колоколе» пива, и мы его выпили у него в комнате.
Понедельник, 28 сентября 1925 года
Опять ужинал и пил пиво в «Чайна-Харри». Клод дал мне почитать роман Вирджинии Вулф; что-то не верится, что он хорош.
Пятница, 2 октября 1925 годаУчил обезумевших детей. Играл в регби. Выпивал в «Колоколе». Читал «Братьев Карамазовых».
Пятница, 23 октября 1925 годаВсе надоело; тоска. Келли играл под дождем в футбол. Класс, где я преподаю рисование, никогда рисовать не научится. У них нет ни вкуса, ни мастерства, ни усидчивости.
Вторник, 27 октября 1925 годаОпять ужинали с Ричардом в «Колоколе». Депутация от учеников явилась к директору с конвертом, в конверте вонючий кусок мяса; но директор их не принял. Начал рисовать портрет Хью Лайгона — мой ему подарок ко дню рождения.
Среда, 28 октября 1925 годаЧепмен-энд-Холл прислал мне два фунта, мой плешивый брат — один, поскольку сегодня у меня день рождения. Мои тетушки прислали необычайно уродливый кисет. А из магазинов пришли счета. День выдался невеселый. Пошел было поиграть в футбол, но вернулся — уж очень устал. Ричард пошел купить крутых яиц — чтобы было чем ужинать после подготовки к занятиям.
Знай я в прошлом году или в позапрошлом, как пройдет мой день рождения, — ни за что бы не поверил. У Ричарда новый костюм. <…>
Пятница, 13 ноября 1925 годаВместо дивана в Голдерс-Грин — диван в Астон-Клинтон. Вовсю занимаюсь прерафаэлитами.
Суббота, 14 ноября 1925 года<…> По-прежнему увлечен прерафаэлитами. Могу без преувеличения сказать, что всю последнюю неделю живу с ними с утра до ночи. Утром — с Холменом Хантом, единственным прерафаэлитом, которого можно назвать неутомимым, бесстрашным и добросовестным. Первую половину дня — с Милле, но не с ним самим, а с его модной биографией, написанной Литтоном Стрэчи[107]. Как же Милле светится на добросовестных портретах Холмена Ханта! А вечером, когда огонь в камине, ром и одиночество сделают свое тлетворное дело, — с Россетти[108], про которого Филип Марстон[109] сказал: «И почему только он не какой-нибудь великий король в изгнании, за чье возвращение на трон мы могли бы отдать свои жизни?!»
Понедельник, 16 ноября 1925 годаНичего.
Понедельник, 23 ноября 1925 годаЭлизабет весь день провела в «Колоколе»; обедали вместе. Вечером детям разрешили послушать концерт по радио — пел отец Ричарда. Лишний раз убедился, что на дух не переношу это изобретение.
Понедельник, 30 ноября 1925 годаЛед и снег. <…>
Вторник, 22 декабря 1925 года<…> Вчера состоялась свадьба Ричарда и Лизы. Мы с Ричардом обедали в Беркли и в церковь явились с опозданием. Служба прошла благополучно — правда, Мэтью нарядился в клетчатые брюки, Джоан Тэлбот «застукали» в ризнице пьяной, а священник называл Ричарда Робертом. Лиза пообещала, что поцелует меня, и не поцеловала. Потратил уйму времени и Ричардовых денег, раздавая служителям чаевые, и чуть было не дал пять шиллингов за уборку церкви престарелой Лизиной тетушке. <…>
Сегодня все утро помогал леди Виктории с подарками; устал, как собака. Вечером зван в гости, но пойду вряд ли. Завтра собираюсь в Париж третьим классом — об удобствах, боюсь, придется забыть. Как же я устал. Стоит только начать беспокоиться о деньгах, как чувствую, что заболеваю.
Рождество 1925 годаВ гости все-таки отправился и в результате ехать утром в Париж не в силах. А ведь никакого разгула не было — ровно наоборот. Мы с Оливией явились одетые как придется, все же остальные разоделись в пух и прах и встретили нас с бокалами шампанского. Большая часть гостей — русские эмигранты. Оливия — она в буквальном смысле слова помешалась на чарльстоне — была безутешна, пока не обнаружила после ужина пустующую комнату, где можно было потанцевать, а потом, когда все стали хором петь русские песни, впала в пьяную меланхолию.
