Владимир Броневский - Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год
Благополучный ветер столь бы свеж, что 7 декабря мы уже прошли Финистер, тот мыс, где Юлий Цезарь, в означение, что тут кончится земля, поставил столп, который и до сих пор сохранился. По мере плавания нашего на юг, мы находили погоду теплее, небо прочистилось и ветер начал упадать, на высоте Лиссабона сделалось совсем тихо. Новая зыбь шла от запада и, спираясь с прежним волнением, производила беспокойное, неправильное колебание, которое толкало корабли, оставшиеся без управления, и носило их во все стороны. Волны вздымались, падали и представляли океан, изрытый в пропасти. Скрип мачт, треск корабельных членов и беспрестанное хлопанье парусов и снастей наводило неизъяснимую скуку; голова кружилась и многих укачало. Морская болезнь сия столь мучительна, что страждущий ею человек никакой пищи, ни питья, ниже лекарства принимать не может. Люди сильного и слабого сложения без различия бывают оной подвержены. Привычка к морю ослабляет действия болезни; другие никогда не чувствуют оной, иные же и при малейшем колебании никогда освободиться от оной не могут. Участь сих последних жалости достойна: то сильный жар разливается по всему телу, то при палящих лучах солнца больной под несколькими одеждами дрожит от холода, уста запекаются, беспрестанно тошнит, все тело покрывается желтизной, и наконец страждущий так ослабевает, что становится ко всему хладнокровен; печаль и надежда равно для него исчезают, прошедшее и будущее суть для него ничто. В сей крайности должно принуждать больного есть черные сухари, размоченные в уксусе или квасе, и сосать лимон; ибо это одна пища, которую они могут принимать не с столько великим отвращением. Свежий воздух, теплая одежда, иным малое движение, а другим совершенное спокойствие, также облегчают болезнь. Впрочем, когда перестает качать, то болезнь сия в то же время проходит и не причиняет никакого вреда здоровья. Заметить должно, что беременных женщин и детей никогда не укачивает.
8 и 9 декабря, при маловетрии, сильном волнении и тумане провели мы в самом неприятном положении; 10-го же, после полудня, туман поднялся, волнение утихло и для следования к Гибралтарскому проливу ветер сделался самый благоприятный. Теплота, какой в нашем климате в декабре ожидать нельзя, небольшой ветер и приятная погода скоро привели в забвение беспрестанные беспокойства прошедших дней. Мы окружены были новым зрелищем: стада чаек, разного рода морских птиц вились в воздухе; множество касаток и дельфинов играли около кораблей; полипы, медузы, морское сало и черепахи медленно двигались по пестреющей поверхности вод; море казалось одушевленным: все обитатели его вышли насладиться свежестью воздуха. 11 декабря к вечеру увидели наконец землю: то был мыс Сан-Винцент. Положа по нем место на карте и слича оное с счислением, нашли мы нечувствительную разность; оная произошла от течения моря, которого при великом волнении не можно было измерить. 13-го числа, когда подошли к Гибралтарскому проливу, вновь сделалась тишина. Быть в виду пристанища, коего с нетерпением желал достигнуть, и между тем не иметь возможности двинуться с места, есть неприятность, которая только на море случается! Нетерпение наше подобно было жажде Тантала. Наконец, 14 декабря ветер подул, эскадра вошла в пролив и стала на якорь у Гибралтара, где нашли мы корабли «Селафаил» и «Уриил». Плавание наше океаном было счастливо и поспешно, ибо, невзирая на то, что трое суток за тишиной не сделали и мили вперед, расстояние по прямой лини около 3500 верст прошли в десять суток.
ГибралтарНе видав несколько дней кроме неба и воды, с удовольствием смотрю на те Геркулесовы столпы, которыми означался предел древнего мира. Высокая утесистая скала Гибралтара, кажется, падает на корабль мой, и первая, подобно как все великое и сильное, привлекает к себе внимание. На вершине ее в поднебесной высоте виден телеграф, а при оном домик, мелькающий между проходящих облаков; к северу пологий зеленый берег Андалузии узким песчаным перешейком едва касается гранитной громады Гибралтара. Обширная бухта в окружности около 60 верст идет от крепости на запад, загибаясь в правильном полукруге, открытом к Африканскому берегу. По набережной сего залива видно множество селений, крепостей и городов; только на пушечный выстрел от Гибралтара одна за одной лежат испанские крепости Сан-Филиппа и Сан-Рока; прямо против их виден Алжезирас, в гавани коего стоят несколько французских корсаров и испанских канонирских лодок, которые во время тишины в проливе нападают на конвои и даже из-под пушек Гибралтара в ночное время уводят купеческие суда. К северу вдали синеются горы Андалузии, к югу же берег Африки украшается огромными горами. Абилла, высочайшая из них, составляет второй столп Геркулесовых ворот. Цейта, испанская крепость, лежащая на Варварийском берегу, так сказать, стережет Гибралтар.
Несколько узких кривых улиц составляют небольшой городок, толстая стена с юга, запада и севера закрывает его так, что ни с моря, ни от испанских крепостей его не видно. Домы, вновь построенные на английский вкус, делают совершенную противоположность с старыми испанской архитектуры, которых плоские крыши и четвероугольные башенки, называемые мирандами[16], как по дикому, унылому положению, так и великим жаром, здесь бывающим, более приличествуют и климату и месту, нежели веселые красивые английские домики. Два дня бродили мы по горе, взбирались к облакам, спускались в пропасти и лазили по крутизнам. Неприступность Гибралтара с первого взгляда очевидна; по точном же исследовании укрепления его непреодолимы. Представьте себе гранитную гору, которой северная и восточная стороны совершенно отвесны, западная и южная хотя не так высоки, но также круты. Море при подошве горы с двух сторон усеяно подводными камнями; волны, разбиваясь об них, производят бурун, препятствующий приставать шлюпкам. Новая мола[17], единственное место, где можно высадить войска, как и вся западная сторона, покрыта батареями. Укрепления на северной стороне заслуживают особенное внимание. В нескольких шагах от утеса построен правильный вал, со рвом и равелином, занимающий всю небольшую ширину перешейка, который в некотором расстоянии от гласиса перерыт каналом со шлюзами, помощью коих в случае осады все пространство до испанских линий наводняется. Отсюда по лестнице, глубоко высеченной в обрывистой горе, взошед на высоту 200 сажен, чрез дверь вошли мы в славные галереи, иссеченные в утробе каменной горы. Каждый каземат имеет 48– или 24-фунтовую пушку и просторно поместить может 30 солдат. Толстота наружной стены имеет около 4 сажен; амбразуры, в ней пробитые, служат вместе для света и для сообщения воздуха. Позади каземата, далее внутрь горы высечен пороховой погреб; а возле – комната, где лежат все снаряды для одной пушки. Обошед несколько комнат, я думал, что должны будем по прежней опасной лестнице спускаться вниз; но нас повели вверх и мы вошли во вторую галерею, подобную первой. Осмотрев оную, еще три раза мы должны были подыматься. Переходы сии освещаются небольшими, в горе пробитыми окнами. Пробыв несколько времени во внутренности горы, на высоте 300 или 400 сажен, излазив все галереи и переходы, наконец устав до чрезмерности, вышли на вершину, откуда город, рейд, испанские линии представлялись как на чертеже. И здесь на ужасной высоте, на самом краю горы, откуда, без замирания сердца, смотреть вниз невозможно, поставлены тяжелые орудия, а позади их мортиры. Со стороны Средиземного моря, на углу скалы, природа образовала род круглой колонны, которую называют Чортова башня. Невозможно, кажется, исчислить, сколько иждивения, трудов и времени стоили сии галереи; в них ни ядра, ни бомбы не могут причинить никакого вреда гарнизону, а как нельзя предполагать, чтобы можно было подкопать и обрушить каменную гору вышиной более версты, то посему Гибралтар, единственная в свете крепость, где 5000 солдат, имея нужные запасы, могут противостоять 100 000 осаждающих. Отдохнув на мортирной поддоне, по скату горы спустились мы в город, который восточной стороной прислонен к горе.
