Георгий Блюмин - Лермонтов и Москва. Над Москвой великой, златоглавою
За год до написания стихотворения «Желание» поэт создает стихотворение «Гроб Оссиана», где звучит та же шотландская нота, обращенная к легендарному барду Оссиану, жившему, по преданию, в III веке:
Под занавесою тумана, Под небом бурь, среди степей, Стоит могила Оссиана В горах Шотландии моей. Летит к ней дух мой усыпленный, Родимым ветром подышать И от могилы сей забвенной Вторично жизнь свою занять!..
Здесь очевидна столь частая у Лермонтова перекличка с А.С. Пушкиным. Только Пушкин пишет: «Под небом Африки моей», имея в виду родину своего прадеда-африканца Ганнибала, а Лермонтов, говоря «В горах Шотландии моей», подразумевает своего шотландского предка-барда.
«Последний потомок отважных бойцов», москвич по рождению, М.Ю. Лермонтов так никогда и не пересек границ Шотландии, однако волею судьбы оказался на Кавказе, где тоже обнаружился кусочек его прародины. Мы говорим: гора Машук и город Пятигорск – и ассоциируем эти понятия с гибелью поэта на дуэли от предательской пули пустоголового офицера. Между тем Шотландкой называлась немецкая колония между Пятигорском и Железноводском, всего в восьми километрах от Железноводска.
Железноводск. Лермонтовский бювет. Фото В. Вельской
В Шотландке поэт часто бывал. Сегодня здесь находится поселок Иноземцево, вошедший ныне в черту города Железноводска. Шотландка, или Каррас, была основана в 1802 году членами Эдинбургского библейского общества, миссионерами-шотландцами. Тогда выходцы из Шотландии поселились в ауле Каррас и принялись активно внедрять среди горцев протестантскую религию. Постепенно вытеснять шотландцев из этих мест начали немецкие переселенцы.
Железноводск. Вид на Бештау
Деятельность шотландской миссии на Кавказе прервалась в 1821 году. Тогда же исчез с карты Кавказа аул Каррас, но осталось название – селение Шотландка. Во времена Лермонтова селение Шотландка стало любимым местом прогулок русских отдыхающих, так называемого «водяного общества». Николай Павлович Раевский, знакомый Лермонтову офицер, находившийся на лечении в Пятигорске летом 1841 года, в своих воспоминаниях рассказывает: «Лермонтов и его друзья часто бывали в Шотландке в небольшой гостинице – доме немецкой семьи Рошке».
Время, а в не меньшей степени и сами люди не щадят памятников истории и культуры. По счастью, в Иноземцеве (бывшей Шотландке) уцелел дом Рошке (ул. Свободы, 38), несколько домов и здание немецкой церкви. Все это видел Лермонтов. Две черты судьбы М.Ю. Лермонтова: он родился в Москве, и первый день его жизни прошел в московском доме генерала Толя у Красных ворот; последний день этого краткого своего жизненного 26-летия поэт провел в Шотландке, и, как мы видели выше, так же связанной с его родословием…
Поэт упоминает Шотландку в шуточном экспромте того лета:
Пьер обедал у Мерлини,
Ездил к ней в Шотландку раз,
Не понравилось княгине,
Вышла ссора за Каррас…
Окрестности Шотландки обрисованы Лермонтовым в повести «Княжна Мери» и в поэме «Измаил-Бей». Те же места изображены на рисунках М.Ю. Лермонтова «Вид на Бештау около Железноводска» и «Военный верхом и амазонка». В роковой день 15 июля 1841 года поэт приехал из Железноводска в Шотландку на пикник вместе со своей кузиной Е.Г. Быховец, Л.С. Пушкиным, А.П. Бенкендорфом и М.В. Дмитревским. Кто эти люди, сопровождавшие поэта к месту его дуэли? Лев Сергеевич Пушкин – младший брат А.С. Пушкина, в эти годы служил на Кавказе в чине штабс-капитана. Здесь он подружился с Лермонтовым. Современник вспоминал, как 13 июля 1841 года к обществу, собиравшемуся в Пятигорске в доме Верзилиных, «…присоединился Л.С. Пушкин, который также (как поэт) отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык наперебой… Ничего злого особенно не говорили, но смешного много». Л.С. Пушкин был «…весьма убит смертью Лермонтова…». Бенкендорф и Дмитревский – знакомые Лермонтову офицеры, служившие на Кавказе.
Вид на Бештау около Железноводска.
Рисунок М.Ю. Лермонтова
Военный верхом и амазонка. Рисунок М.Ю. Лермонтова
Предполагаемое место дуэли М.Ю. Лермонтова.
Фото В. Вельской
А вот Екатерина Григорьевна Быховец (1820–1880) – дальняя родственница Лермонтова. Поэт познакомился с ней в доме ее тетки М.Е. Быховец в один из своих приездов в Москву в 1837–1841 годах.
Екатерина Григорьевна Быхо
Екатерина Быховец напомнила Лермонтову одну из самых глубоких привязанностей поэта Вареньку Лопухину (1815–1851) в период его учебы в Московском университете. Имя Е.Г. Быховец просияло звездой первой величины в русской поэзии. Именно ей посвятил Лермонтов свой поэтический шедевр «Нет, не тебя так пылко я люблю» (1841). В начале 1900-х годов стихотворение положил на музыку русский композитор А.В. Шишкин. Пуля Мартынова оборвала эту сердечную привязанность М.Ю. Лермонтова, равно как достигший в ту пору максимального расцвета великий поэтический дар русского гения.
Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.
Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.
Вспомним, как герой «Княжны Мери» Печорин проводит ночь, предшествующую поединку. Память о Шотландии для Лермонтова неотступна. Нижеследующий отрывок взят в «Герое нашего времени» из дневника Печорина: «Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские пуритане»; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом… Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..» Кстати, княжна Мери, и Лермонтов это подчеркивает, – московская княжна.
А вот еще благоуханный глоток лермонтовской прозы, и тоже из «Княжны Мери»: «Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над ними; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем. Я помню – в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу. Как любопытно всматривался я в каждую росинку, трепещущую на широком листке виноградном и отражавшую миллионы радужных лучей! Как жадно взор мой старался проникнуть в дымную даль!..»
