Юрий Сушко - Любимая женщина Альберта Эйнштейна
В кругу друзей, ученых, врачей, художников, артистов Эйнштейн обычно был оживлен, общителен, весел и остроумен. Ему удавалось поддерживать самые теплые отношения с их женами, во всяком случае, с некоторыми из них. Одной из них была жена Макса Борна Хеди, которая была убеждена, что потрясающее умение жить, присущее Альберту Эйнштейну, даже превосходит его научные достижения.
Не в состоянии сдерживаться, в минуты сомнений Альберт признавался в самом сокровенном:
Мои друзья меня дурачат.
Я прижил дочь на стороне.
Да, в жизни было все иначе,
Жены и дел хватало мне.
Но я приятно удивлен:
Я был умен и так силен,
Чтобы с двойною жизнью справиться.
Пусть думают (угодно что),
Мне это нравится!
МОСКВА, 1917–1918
Любое потрясение – в художественном творчестве, личной или общественной жизни – Коненков воспринимал с восторгом. Его восхищал азарт «людей без часов».
После Октября 1917-го по рекомендации Владимира Ильича Ленина Коненков становится членом Московской комиссии, ведавшей уничтожением старых памятников, а с апреля следующего года участвует в работе Коллегии по делам изобразительного искусства. Охотно поддерживал бедствующих художников, благожелательно относясь к каждому из собратьев. Но одновременно с душевным трепетом и радостью наблюдал, как «рабочие приставляли лестницы, приступая к разрушению истукана-памятника Александру III в Кремле».
В самом конце безумной осени 1917 года Коненков устроил себе праздник – открыл на Пресне выставку новых работ. Он тщательно все срежиссировал: «Мой помощник и друг дядя Григорий занят последними приготовлениями к вернисажу. Он в белом фартуке с метлой в руках посыпает дорожки, подметает и ровняет песок. Большое красное знамя у входа в студию. Народ идет – дядя Григорий всех радостно встречает... Вся Пресня здесь... Скрипач Сибор у статуи Паганини исполняет лучшие произведения гениального итальянца. Растроганный музыкой, Сережа Есенин встает на стул, высоко подняв руку, выразительно жестикулирует. Он читает новые стихи...
Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуемный ветер!
Как же было хорошо, легко, как счастливо...
* * *Когда в Совнаркоме созрел грандиозный план большевистской «монументальной пропаганды», к его реализации, естественно, был привлечен Сергей Тимофеевич Коненков. Председатель правительства лично утвердил «Список лиц, коим предположено поставить монументы в г. Москве и других городах РСФСР», представленный в СНК отделом изобразительных искусств Народного комиссариата просвещения.
Этот перечень был довольно пестрым. Например, раздел «Революционеры и общественные деятели» охватывал гигантский разброс имен – от Спартака и Маркса с Энгельсом до Брута и Тиберия Гракха, от Бакунина и Каляева до Бебеля и Лассаля. В раздел №2 «Писатели и поэты» наряду с Толстым, Достоевским, Лермонтовым и Пушкиным угодили мало кому известные Михайловский, Никитин и Новиков. От плеяды «Философов и ученых» удостоились чести попасть в список лишь трое – Сковорода, Ломоносов и Менделеев. Композиторов тоже оказалось лишь трое: Мусоргский, Скрябин и Шопен. Актерам выделили два места в «партере» – Комиссаржевской и Мочалову... Ну что ж, таковы были вкусы и пристрастия молодого советского правительства.
В июле 1918 года Ленин подписал очередное постановление Совнаркома, которым предписывалось: «Обратить особое внимание Народного комиссариата по просвещению на желательность постановки памятников павшим героям Октябрьской революции и, в частности, в Москве сооружения, кроме памятников, барельефа на Кремлевской стене, в месте их погребения».
Коненков по-детски искренне обрадовался, когда его проект барельефа на открытом конкурсе был признан лучшим. Фантазия автора была неуемной, буйствовала. С началом работы над реальной мемориальной доской проект бесконечно уточнялся, детализировался. Во время установки строительная бригада энтузиастов дневала и ночевала у Сенатской башни Кремля. Ночью тут стояла охрана и жарко горели костры. Любопытствующие москвичи останавливались: «Что тут происходит?» А одна забавная старушка поинтересовалась:
– Кому это, батюшка, икону-то ставят?
– Революции, – ответил Коненков.
– Про такую святую первый раз слышу...
– Теперь услышишь.
Уложились работники точно в оговоренный срок. К утру 7 ноября 1918 года на Красную площадь повалил народ. Действо разыгрывалось точно, как замышлял Коненков. Громадная мемориальная доска была задрапирована кумачом. Появившийся Ленин легко взошел по лесенке и разрезал ленточку, соединяющую полотнища занавеса. Коненков уж расстарался – даже смастерил специальную расписную шкатулку для ножниц и деревянной печатки. Маргарита была в толпе и издалека любовалась торжеством Сергея.
Когда распахнулся занавес, все увидели крылатую фантастическую фигуру Гения, олицетворяющего собой Победу. В одной ее руке – темно-красное знамя, в другой – зеленая пальмовая ветвь. У ног фигуры – изломанные сабли и ружья, воткнутые в землю. А за плечами замогильного стража восходит солнце, в золотых лучах которого надпись «Октябрьская 1917 Революция». Внизу начертаны слова «Павшим в борьбе за мир и братство народов».
И тут же вовсю грянул военный духовой оркестр, и над Красной площадью полилась торжественная кантата.
Сколько вечеров Коненков угробил на своих непутевых друзей, чтобы заставить их все-таки написать слова этой кантаты, сколько водки в них влил, чтобы праздник получился именно таким, каким он его видел! В конце концов Есенин, Клычков и Герасимов разродились кой-каким текстом. И понеслось над площадью:
Спите, любимые братья,
Снова родная земля
Непоколебимые рати
Движет под стены Кремля.
Новый в мире зачатья,
Зарево красных зарниц...
Спите, любимые братья,
В свете незримых гробниц.
Солнце златою печатью
Стражем стоит у ворот...
Спите, любимые братья,
Мимо вас движется ратью
К зорям вселенский народ.
Не ахти какие стишата, конечно, но благодаря оглушительному духовому оркестру народ в них не очень-то вслушивался. Молодец Ванька Шведов, знатную музыку сочинил...
Праздновали первую революционную годовщину и открытие мемориальной доски, конечно, на Пресне. Как полагается, бурно и во хмелю. С песнями. Особенно старались два Сергея – Есенин и Клычков. С какой страстью выпевал Клычков свой любовный разбойничий романс «Живет моя отрада в высоком терему»! А декорацией для певцов-удальцов в мастерской была деревянная скульптурная композиция «Степан Разин со своей ватагой», которая вскоре, в мае 1919 года, расположится на Красной площади, там, где Лобное место, как временный памятник...
