Георгий Миронов - Короленко
От небольшой группы отделился тонкий стройный юноша с высоким лбом и густыми черными бровями. На вид ему было не более двадцати лет, говорил он твердо и чуть-чуть резонерствовал. Он говорил о революционном значении поэзии Некрасова, который яркими красками изобразил бедственное положение угнетенного народа, первым в легальной русской печати воспел декабристов. Это был Георгий Валентинович Плеханов.
Последним сказал всего несколько слов мужчина в кепке и сапогах:
— Мы, рабочие, верим, что не зарастет тропа к могиле великого народного заступника…
Короткий зимний день кончался, когда опустело кладбище. Осталась одинокая свежая могила, но она не будила теперь во Владимире гнетущего чувства — с кладбища он уходил бодрым: это были мощные, подлинно общественные похороны; симпатии народному поэту были заявлены открыто и грозно. Правда, народа здесь почти не было, всего несколько рабочих. Тем более — надо готовить путь грядущему, близкому перевороту.
И нельзя повторять односторонностей старой культуры — на арену должен выйти народ, поэты из народа, новые Некрасовы. Задача молодого поколения — бороться за это.
Дом № 5 по Апраксину переулку
Чтобы содержать семью, пришлось сразу же после переезда в Петербург подыскивать работу. В типографии дальнего родственника семьи Короленко И. В. Вернадского, носившей громкое название «Славянская книгопечатня», печаталась малопопулярная газета «Новости». Ее издатель О. К. Нотович пригласил Владимира в качестве второго корректора. Дела Нотовича шли плохо, он платил неаккуратно, но выбирать не приходилось. Работа была ночная, а днем Владимир посещал лекции в Горном институте.
Вечером 5 июня 1878 года Владимир с товарищем Константином Мамиконианом шел по Садовой улице. Они обратили внимание, что толпа прохожих как-то необычно возбуждена.
— Что случилось?
— У Апраксина рынка бунт…
На конке доехали до Апраксина переулка. Тут стояла толпа.
Дом № 5 населен беднотой — чернорабочими, мастеровыми. При доме состояло восемь дворников, и все они были татары. Во дворе случился какой-то выпивший матрос, и дворники собрались его отправить в часть. Из трактира выскочили несколько мастеровых — заступиться за «матросика». Тогда дюжие дворники кинулись бить защитников. Собралась толпа. Кто-то крикнул: «Татары бунтуют!» Разъяренные мастеровые избили дворников, одного выбросили с четвертого этажа. Толпа преградила путь полиции, кто-то схватил пристава за грудь, потряс:
— Смотри, и тебе то же будет. Вы с ними заодно!..
— Итак, на сцене вопрос национальный, — резюмировал Мамикониан.
Владимир не согласился с этим. Он принялся расспрашивать жильцов дома, мастеровых. Оказалось, что дворники вместе с полицией притесняют, избивают, если не дашь взятку.
На следующее утро Владимир пошел к Нотовичу за деньгами. Издатель обладал завидным умением не платить сотрудникам и оставаться с ними в приличных отношениях. Не дал он денег и сейчас, ловко переведя разговор на вчерашнее событие в Апраксиной переулке. Какая жалость, что он узнал все только сегодня и не может дать в газету ни строчки.
— Я был там вчера и знаю, что произошло, — сказал Владимир.
Нотовича словно кипятком облили.
— Голубчик, Владимир Галактионович, выручите, напишите!..
— Хорошо, Осип Константинович. Я напишу, но с уговором, что вы напечатаете без изменений.
— Что еще за условия? — закричал Нотович. — Вот еще Шекспир нашелся… Ну, пишите скорее!
7 июня в «Новостях» за подписью «В. К.» появилась заметка «Драка у Апраксина двора». Одновременно несколько газет напечатали отчет о происшествии «короля» петербургских репортеров Юлия Шрейера. Здесь говорилось о вспышке национальной ненависти русских против татар — «король» явно черпал сведения из полицейских источников.
Нотович носился по редакции с «Новым временем» и «Голосом».
— Вот это называется репортерским отчетом! — кричал он. — Вот как надо писать!
А через несколько дней тот же Нотович, без тени смущения, уже говорил Владимиру:
— Да, да, статейка вам удалась: обратила внимание публики… Наша газета изменила взгляд всей печати. Мы были правы…
Гонорара он не заплатил, да Владимир и не просил. Первые печатные строки!.. Разворачиваешь еще пахнущую типографской краской газету и знаешь, что здесь твоя статья — первая! Маленькая, подписанная ые фамилией, а инициалами, но — твоя и первая!..
«Зелено еще, зелено очень…»
Еще весной братья Короленко — Юлиан и Владимир — перевели с французского книгу Жюля Мишле «Птица», снабдив ее кратким предисловием «От переводчика» и подписав «Кор-о».
Для Владимира настал период, когда жизненные впечатления и раздумья над задачами времени властно потребовали отображения. Раньше в нем преобладало желание писать — писать все равно что, лишь бы писать!.. Теперь он думал только о произведении, которое ответило бы людям на волнующие их вопросы, помогло бы в жизненной борьбе, указало пути этой борьбы.
Владимир знал, о чем он напишет в своем рассказе, который будет называться «Эпизоды из жизни «искателя».
Писалось легко. Как-то очень радостно и светло было на душе в течение тех нескольких месяцев, пока он жил со своими героями.
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую —
Каким идти.
Перед «искателем», юношей мятежного поколения, расстилаются две дороги: одна ведет прямо к воротам беленького уютного домика, где в окнах, сплошь закрытых геранью и розами, по временам виднеется юное личико девушки с ласковыми голубыми глазами. Недлинная, ровная, прямая дорога к сытому, довольному, добродетельному буржуазному существованию. А другая — другая полна неведомых опасностей, борьбы, лишений. Но как она зовет, эта дорога, молодое сердце своей заманчивой неизбежностью! Длинная дорога, суровая дорога — через снежные бескрайные равнины, северные неприветливые леса, через нищие деревни и бедные городки, — дорога вечного странника, Вечного жида, интеллигента-бродяги, обреченного искать и искать и находить слишком часто то, что он не искал.
И все же он пошлет своего героя этой дорогой! На каком-то этапе трудного и долгого пути, решая или оставляя позади тысячи вопросов «зачем?», он увидит желанную цель — и шаги его станут тверды. И этой целью окажутся слабые и такие манящие огоньки российских деревень. «В дорогу, хлопче, в дорогу!..»
