Борис Корнилов - «Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Не лирике больше звенеть…
В конвульсиях падаю наземь я,
Миражи ползут по стене,
По комнате ходит фантазия.
И очень орать горазд,
В теоретическом лоске
Несет социальный заказ
Довольный собой Маяковский.

Любимая, извини,
Но злобен критический демон.
Я, девочкам изменив,
Возьму нелюбовную тему…
И вот —
Из уютных квартир
К моей односпальной кровати
С улыбкой дешевых картин
Идет пожилой обыватель.
Он, вынув мандаты свои,
Скулит о классической прозе,
Он в тему встает
И стоит
В меланхолической позе.
Он пальцами трет виски
И смотрит в глаза без корысти…
Я скромно пощупал листки
Служебных характеристик,
И, злобою ожесточен,
Я комнату криком пронзаю:
— Тут лирика ни при чем,
И я, извини,
Не прозаик,
А радость вечерних икот
Совсем не хочу отмечать я.
Вот —
Каждый прошедший год
Заверен у вас печатью.
Житье вам нетрудно нести,
И месяц проносится скоро.
Зарплату по ведомости
Выписывает контора,
И вы, хорошо пообедав,
Дородной и рыхлой жене
Читаете о победах
Социализма в стране.
А ночью при синих огнях,
Мясистое тело обняв.
……………

И мучает, туго старея,
Хроническая гонорея[37].
Вам эта болезнь по плечу,
У вас не тощает бумажник,
Но стыдно явиться к врачу,
Боясь разговоров домашних…

Вдали розовеет восток,
Неискренне каркает ворон, —
Хохочет и пляшет восторг
В бреду моего разговора.
Глядит на бумаге печать
Презрительно и сурово.
Я буду суду отвечать
За оскорбление словом,
И провожает конвой
У черной канвы тротуара,
Где плачут над головой
И клен и каналья гитара.

На санных путях,
   овчинами хлопая,
Ударили заморозки.
   Зима.
Вьюжит метель.
   Тяжелые хлопья
Во первых строках моего письма.
А в нашей губернии лешие по лесу
Снова хохочут,
   еле дыша,
И яблони светят,
И шелк по поясу,
И нет ничего хорошей камыша.
И снова девчонка
   сварила варенье.
И плачет девчонка,
   девчонка в бреду,
Опять перечитывая стихотворенье
О том, что я —
   никогда не приду.
И старую сóсну скребут медвежата —
Мохнатые звери.
   Мне душно сейчас,
Последняя песня тоскою зажата,
И высохло слово,
   на свет просочась.
И нет у меня
   никакого решенья.
Поют комсомолки на том берегу,
Где кабель
   высокого напряженья
Тяжелой струей ударяет в реку.
Парнишка, наверное, этот,
   глотая
Горячую копоть,
   не сходит с ума,
Покуда вьюга
   звенит золотая
Во первых строках моего письма.
Какую найду небывалую пользу,
Опять вспоминая,
   еле дыша,
Что в нашей губернии
   лешие по лесу
И нет ничего хорошей камыша?
И девушка,
   что наварила варенья
В исключительно плодородном году,
Вздохнет от печального стихотворенья
И снова поверит, что я не приду.
И плачет, и плачет, платок вышивая,
Травинку спеша пережевывая…
И жизнь твоя — песенка неживая,
Темная,
   камышовая.

Не стоит десятки годов спустя
Словами себя опоганить,
Что снова цыганки
Грегочут, свистят
И топают сапогами.

Поют и запляшут —
Гуляет нога,
Ломая зеленые стебли…
   И я вспоминаю
   Шатры
   И луга,
Повозки цыганок и степи…

Держите меня…
Это все не пустяк…
Держите…
Спросите —
   куда я?

Но снова и гикают, и свистят,
И врут про меня, гадая…

Среди обыденных людских племен
В Самаре, в Москве, в Ярославле
Я буду богат,
И я буду умен,
И буду навеки прославлен…
Прекрасная радость
И ласковый стыд, —
Как жить хорошо на свете!..

……………
Гадалка, прости,
Мы не очень просты,
И мы не зеленые дети.
А наше житье —
Не обед, не кровать, —
К чему мне такие враки?
Я часто от голода околевать
Учился у нашей собаки.
Напрасно, цыганка, трясешь головой.
А завтра…
   Айда спозаранок…
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой[38],

Погуляем мы на свете,
Молодая егоза,
Поглядим, как заезды светят
И восточные глаза.

Чтобы пели,
Чтобы пили, —
На поляне визг, —
Под гитару бы любили
На поляне вдрызг,
И подковками звеня,
Не ушла бы от меня…
Вы знаете?
Это теперь — пустяк,
Но чудятся тройки и санки,
Отчаянно гикают и свистят,
И любят меня цыганки.

Покоя и скромности ради
В краю невеселых берез
Зачесаны мягкие пряди
Твоих темноватых волос.
В альбомчиках инициалы
Поют про любовь и про Русь,
И трогает провинциалок
Не провинциальная грусть.
Но сон промаячит неслышно,
И плавает мутная рань, —
Все так же на солнышко вышла
И вянет по окнам герань.

Ты смотришь печально-печально,
Цветок на груди теребя,
Когда станционный начальник
Намерен засватать тебя.
И около маленьких окон
Ты слушаешь, сев на крылец,
Как плещется в омуте окунь
И треплет язык бубенец,
А вечером сонная заводь
Туманом и теплой водой
Зовет по-мальчишески плавать
И плакать в тоске молодой.

Не пой о затишье любимом —
Калитка не брякнет кольцом,
И милый протопает мимо
С упрямым и жестким лицом.
Опять никому не потрафив,
Он тусклую скуку унес,
На лица твоих фотографий
Глядит из-под мятых волос.
А ночь духотою намокла,
И чудится жуткая дрянь,
Что саваны машут на окнах
И душит за горло герань…

Но песня гуляет печально,
Не нашу тоску полюбя, —
Пока станционный начальник
Не смеет засватать тебя.