Альберт Манфред - Марат
«Роман сердца» он вычеркнул из своей биографии писателя и никогда о нем не вспоминал. Трактат «О человеке» он трижды издавал на свои собственные деньги в переводе на английский и на родном языке и позднее всегда считал его своим первым литературным произведением.
Если верить самому Марату, то появление в печати его труда «произвело сенсацию».
В этом была, по-видимому, доля — и, может быть, немалая — преувеличения. Но сочинение не осталось незамеченным: это бесспорно.
В «Вестминстерском иллюстрированном сборнике», издаваемом обществом литераторов, летом 1773 года был помещен отчет о сочинении анонимного автора, содержавший множество похвал. Господин де ла Рошетт, французский генеральный комиссар по обмену пленными в Лондоне, которому Марат послал свое произведение, отозвался о нем в самых лестных выражениях: «Я закончил, наконец, чтение интересной вашей работы, в которой, на мой взгляд, вы обнаруживаете большое дарование и всю ту долю вкуса, какую только способна вместить разработанная вами тема».
Лорд Литльтон, автор ряда научных трудов, и профессор Колиньон из Кембриджского университета, которым Марат послал свое сочинение, в личных письмах к нему высказали также весьма лестные суждения.
Автором трактата «О человеке» заинтересовались и в далеком Петербурге. Лорд Литльтон рассказал о Марате поверенному в делах русского посольства в Лондоне Пушкину; тот, видимо, сообщил об услышанном в Петербург и получил инструкцию пригласить автора сочинения «О человеке» в Россию. Так сообщал об этом сам Марат. Впрочем, это подтверждается и письмом лорда Литльтона к Марату в декабре 1773 года.
«Если Вам угодно будет навестить г-на Пушкина, полномочного посла России при нашем дворе, он сообщит Вам нечто для Вас, быть может, весьма выгодное, если только Вы примете его предложения. Я был бы крайне польщен, если бы мог оказаться Вам полезным…»
Можно не сомневаться в том, что предложения, сделанные Марату, были весьма выгодными — Екатерина II умела щедро платить «просвещенным умам» Европы. По-видимому, по донесениям Пушкина, в Петербурге у Екатерины или ее приближенных сановников составилось впечатление, что молодой автор трактата «О человеке» принадлежит к числу «восходящих светил»; рачительные хозяева в «Северной Пальмире» сочли разумным закупить будущую знаменитость, так сказать, на корню.
Но сохранившееся письмо Литльтона примечательно еще и иным: оно передает дух уважительной атмосферы, окружавшей в ту пору Марата в Лондоне; оно свидетельствует об авторитете, который завоевал молодой врач и начинающий литератор даже в некоторых кругах высшего общества английской столицы.
Но книга принесла Марату не только лавры. Она вызвала и довольно резкую критику.
Критические оценки появились в печати после того, как исследование «О человеке» на французском языке под полным именем автора — доктора медицины Ж. П. Марата поступило в продажу в книжные магазины континента и, в частности, Франции.
Среди критиков книги Марата оказались такие крупнейшие авторитеты с мировым именем, как Вольтер и Дидро.
Вольтер опубликовал небольшую, но полную критического яда рецензию на книгу писателя-медика. Он хотел сразить его самым сильным оружием — иронией. В небрежной и в то же время безупречной по форме манере, с присущим ему тонким остроумием Вольтер высмеивал обширное исследование доктора медицины. Он издевался над всем: над литературным стилем произведения, над неосведомленностью автора, над его действительными и вымышленными ошибками, наконец над его идеями. Вольтер не снисходил до того, чтобы отвечать на личные нападки, которым он подвергся в сочинении Марата. Но он обрушивался на молодого автора за неуважительное отношение к прославленным философам века, в особенности к Гельвецию. «Вы могли бы отзываться более вежливо о благородном человеке, который хорошо оплачивал своих врачей», — отчитывал он Марата.
Самую острую критику вызвали рассуждения Марата о местоположении души человека.
«Следовало бы лучше признаться в том, что никто еще не видел, где она обитает… Предоставьте это лучше богу; поверьте мне, он один ей уготовил жилище, но он не назначил вас своим квартирмейстером», — иронизировал знаменитый философ.
Отзыв Вольтера произвел в свое время большое впечатление на современников. Подтверждением этому может служить хотя бы то, что сорок лет спустя плененный на острове Святой Елены бывший император Наполеон Бонапарт, которому было о чем вспоминать и размышлять, в 1816 году неожиданно припомнил выступление Вольтера. «Марат имел свои заслуги, он написал до революции произведения, о которых говорил Вольтер», сказал он своему собеседнику.
Жестокую, критику Вольтера напоминали позднее Марату его оппоненты, в их числе Камилл Демулен.
Другой крупный мыслитель французского Просвещения, один из самых выдающихся представителей французского материализма, Дени Дидро, высказал также отрицательное суждение о работе Марата.
Дидро писал в совершенно ином тоне, чем Вольтер: спокойно, без раздражения; он назвал Марата «довольно талантливым человеком», отметил сильные стороны первой части работы, там, где рассматриваются функции тела, но с полной определенностью осудил философскую сторону трактата «О человеке».
В чем же было дело? Как могла сложиться такая парадоксальная ситуация, когда автор, с должным основанием определявший свое место на левом фланге передовой общественной мысли, заслужил своим произведением одобрение господ из правящих слоев и осуждение людей, представлявших прогресс восемнадцатого века? Говоря короче, почему исследование «О человеке» было встречено аплодисментами лорда Литльтона и господина де ла Рошетта и критикой Вольтера и Дидро, когда, казалось бы, следовало ожидать противоположное?
Ответ на этот вопрос с исчерпывающей полнотой дал несколько позже сам Марат.
В 1783 году автор исследования «О человеке», возвращаясь к вопросу о спорах, возникших вокруг этого сочинения, писал: «…Мое первое произведение было посвящено борьбе с материализмом, так как я развивал идею влияния души на тело и тела надушу. Вот начало моих бедствий… Я боролся с принципами современной философии, вот источник ненависти ее апостолов…»
Произведение Марата было враждебно материализму. В этом было главное. Его философское исследование было насквозь противоречивым. Там, где Марат выступал как врач, как физиолог, где он анализировал анатомию и физиологию человеческого тела, он оставался на почве материализма; не случайно эту часть одобрил Дидро. Но допустив существование души, признав ее особой субстанцией, задавшись целью проследить взаимовлияние двух равноправных, по его представлению, субстанций — души и тела, Марат целиком становился на почву идеализма и с этих идеалистических позиций ратовал против материализма.
