Владимир Рекшан - Ленинградское время, или Исчезающий город
Любили и студенты, и бабушки с внучками, и гости Ленинграда пышечную рядом с театром Эстрады на улице Желябова, нынче Большой Конюшенной. Пышечные в буржуазном Петербурге как вид выжили…
За рестораном «Кавказский» открывался вид на Казанский собор. В молодости я считал себя поэтом и вот что написал лет сорок тому назад:
Кутузов, князь Смоленский, указал
Своей рукой на меркнущий закат,
Который миллионами карат
Пытался оживить его глаза…
Фонтан напротив щебетал пустое —
Водопроводный монолог воды.
Фельдмаршал снова, над проспектом стоя,
Считал домов гвардейские ряды.
А справа виден силуэт Барклая,
Он правый фланг держал в Бородино.
Пусть не для славы пал Багратион,
Но жаль, что слева только лишь пивная…
Действительно, на канале Грибоедова, на траверсе двух памятников, в начале 70-х открыли пивной зал, возле дверей которого вечно толклась очередь.
Лично я против того, чтобы нынешней православной церкви передавали здания и соборы, которыми они когда-то управляли. Переходя в собственность конкретного юридического лица, эта собственность фактически отторгается у населения. Какой прекрасный Музей религии и атеизма работал долгие годы в Казанском соборе. Туда пускали без билетов. Это был целый праздник – всем классом с учительницей приехать в центр с городской окраины. А после музея купить мороженое. И не торопясь возвращаться домой. К самому Казанскому собору можно было всегда подойти вплотную и посидеть на его историческом граните. В садик перед собором публика заходила прямо с проспекта. Перед привычной оградой из цепей, прикованных к столбикам, теперь установили еще один аляповатый заборчик, к фонтану просто так не подойдешь. Да и само здание отгорожено от мирян. В Казанский собор можно зайти лишь с культовыми целями.
Сохранилась в моей памяти занятная история. Она имеет отношение к более позднему периоду, концу 70-х. Но коль уж я вспомнил в программе Казанский собор, то позволю себе некоторый временной скачок.
В группе сокурсников к концу обучения в университете выделилась компания веселых маргиналов. Кое-кто доучился до диплома, у кого-то не получилось. В любом случае, некоторые из моих веселых товарищей не собирались приносить пользу социалистическому отечеству. Если кто и работал, то где попало, осваивая экзотические профессии. В свободное время бывшие коллеги предавались Бахусу. Дабы минимизировать риск попадания в милицию, один из них, назовем его условно О., всегда отправлялся на дружеские попойки с портретом тогдашнего руководителя государства Леонида Брежнева. Если на входе в метро О. излишне шатался и его тормозил милиционер, приятель показывал милиционеру портрет. Объяснял, что работает художником и ему к утру срочно нужно сделать с портрета копию, пририсовав генсеку новую звезду Героя социалистического труда.
Тогдашний лидер Советского Союза, старея и постепенно впадая в маразм, проявлял все большую и большую склонность к наградам. Ему их постоянно и вручали.
У художников всегда имелась работа по перерисовыванию орденов на груди генерального секретаря компартии.
У лжехудожника был приятель, тоже из бывших студентов. Назовем его А. Эти А. и О. вот как отличились.
Сперва молодые люди, знатоки законов Хаммурапи и кодекса Юстиниана, вкалывали трубочистами на Петроградской стороне. Но это оказалась хоть и средневековая, но довольно тяжелая работа. Тогда им удалось устроиться ночными сторожами в дом-музей Александра Пушкина на Мойке. Там они продолжили свои вакхические бдения. Как-то утром экскурсовод обнаружила на письменном столе гения пустую поллитровку, огурец, а на диване женские трусы. Экскурсантам, шахтерам из Донбасса, экспозиция понравилась. Старушка пушкиновед показывала шахтерам на диван, где скончался поэт.
«„Морошки, морошки“, – просил поэт», – говорила старушка со слезами на глазах.
А туристы стали смеяться над трусами и бутылкой. В итоге историков-хулиганов с работы выгнали.
Вот тогда А. и О. переместились в Музей религии и атеизма. Оформили их на должности сантехников, хотя исполняли они просто подсобные работы. В Казанском соборе имелся замечательный отдел музея, пыточный зал, любимый всеми школьниками Ленинграда. В полуподвале музея собрали коллекцию приспособлений, которыми христианская инквизиция мучила еретиков. Помню всевозможные «испанские сапоги», клещи и железные маски. Они не просто размещались в витринах. В пыточном зале устраивали настоящие реконструкции. Восковой монах в плаще с капюшоном что-то записывал гусиным пером. Над врагом Церкви склонились инквизиторы…
В бытность работы там А. и О. пыточный зал ремонтировали, и экс-студенты облюбовали его для банального пьянства среди бела дня. Однажды к ним примкнул местный сантехник. После возлияний дело закончилось социальным конфликтом. Интеллигенты в третьем поколении надели на трудягу железную маску и стали «пытать», наливая через воронку портвейн. Сантехник радостно заглотал три бутылки, заснул и захрапел. Только тогда классово чуждые элементы оставили сантехника в покое, но через час тот очнулся и стал в ужасе метаться, вскрикивая: «Где я?! Где я?!» Маску заклинило. Сантехник в железной маске выбежал из закрытого для посетителей пыточного зала к мирным туристам. И тут ему стало плохо. Портвейном, закуской и желудочным соком поливал сантехник всех подряд…
Если перейти проспект и пройти по Невскому на восток, то скоро слева можно увидеть полуподвальчик, в котором торгуют пирожными. Это «Север». Название сохранилось с далеких советских времен. Над нынешним подвальчиком в конце 60-х находилось знаменитое кафе. Осенью 69 года я участвовал там в знаковой драке.
Ленинградские драки
И вот я дошел, припеваючи, по Невскому проспекту своей молодости до кафе «Север». И тут мне захотелось рассказать о ленинградских драках. У этого желания есть все основания. Но для сохранения хоть какой-то хронологии я вернусь в ленинградские драки своей подростковой поры.
Советский Союз, несомненно, являлся империей, которая со своей главной задачей до поры до времени справлялась. А задача была такая: безопасность для народов ее населявших. Да, жизнь в советском государстве протекала мирно. Речь идет, конечно, о послевоенном времени. Понятное дело, личностные конфликты происходили, народ норовил иногда дать друг другу по морде, но драки случались обычно с человеческим, так сказать, лицом.
Когда наша семья жила на Кирочной улице, в соседнем дворе, где гуляли дети, и в первых классах 203-й школы, где я учился, актов насилия не случалось. Когда я переехал на улицу Замшина, то первые мои страхи оказались связаны с хождением по выходным на детские утренники в кинотеатр «Гигант». Местное хулиганье подлавливало малолеток возле касс и отнимало ту мелочишку, с которой приходили в кинотеатр школьники. Лично я хулиганов видел лишь издали. И думаю, если б подростковая тирания носила тотальный характер, то родители облапошенных школьников ситуацию бы поправили.
