Вольф Мессинг - Я - телепат
Пришлось переубеждать. Пришлось демонстрировать свои способности тысячу раз. Пришлось доказывать, что в этом нет никакого фокуса, обмана, мошенничества. Но об этом позже.
И вот, наконец, нашелся человек, который поверил. Это был заведующий отделом искусства Абрасимов Петр Андреевич. На свой страх и риск он включил меня в бригаду артистов. обслуживающих Брестский район. Жизнь начала налаживаться.
В эти первые дни было немало забавных казусов, вызванных тем, что я очень плохо знал русский язык. Заведующий отделом искусства хвалит меня после выступления:
— Здорово работаешь!
— Да, я здоров… Никогда не болею. В другой раз говорят:
— Вас примет секретарь ЦК.
— Я с секретарем не хочу говорить. Пусть со мной сам этот Цека поговорит.
1 Мая праздновал в Бресте. Вместе со всеми пошел на демонстрацию. Это был очень радостный день в моей жизни. А вскоре после этого меня направили в Минск. Здесь я встретился с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко — одним из видных деятелей Советского государства. Я благодарен судьбе за встречу с этим человеком, которому я очень многим обязан.
Мы гастролировали по всей Белоруссии. И однажды, когда я работал на одной из клубных сцен Гомеля, ко мне подошли два человека в форменных фуражках. Прервав опыт, они извинились перед залом и увели меня. Посадили в автомобиль. Я чувствовал, что ничего злого по отношению ко мне они не замышляют. Говорю:
— В гостинице за номер заплатить надо… Смеются:
— Не волнуйтесь, заплатят.
— Чемоданчик мой прихватить бы.
— И чемоданчик никуда не денется.
Действительно, с чемоданом я встретился в первую же ночь, проведенную не в дороге. И счета мне администрация не прислала — видно, кто-то заплатил за меня.
Приехали — куда не знаю. Позже выяснилось, что это гостиница. И оставили одного. Через некоторое время снова повезли куда-то. И опять незнакомая комната. Входит какой-то человек с усами. Здоровается. Я его узнал сразу. Отвечаю:
— Здравствуйте. А я Вас на руках носил.
— Как это на руках? — удивился Сталин.
— Первого мая… На демонстрации. Разговор шел пестрый.
Сталина интересовало положение в Польше, мои встречи с Пилсудским и другими руководителями Речи Посполитой. Индуктором моим он не был. После довольно продолжительного разговора, отпуская меня, Сталин сказал:
— Ох! И хитрец Вы, Мессинг.
— Это не я хитрец, — ответил я. — Вот Вы так действительно хитрец!
М. И. Калинин незаметно потянул меня за рукав.
Со Сталиным я встречался и позже. Вероятно, по его поручению были всесторонне проверены мои способности. Помню такое: мне было дано задание получить 100000 рублей в Госбанке по чистой бумажке. Опыт этот чуть не закончился трагически.
Я подошел к кассиру, сунул ему вырванный из школьной тетради листок. Раскрыл чемодан, поставил у окошечка на барьер. Пожилой кассир посмотрел на бумажку. Раскрыл кассу. Отсчитал сто тысяч. Для меня это было повторением того случая с кондуктором, когда я заставил принять бумажку за билет. Только теперь это не представляло для меня, по существу, никакого труда.
Закрыв чемодан, я отошел к середине зала. Подошли свидетели, которые должны были подписать акт о проведенном опыте. Когда эта формальность была закончена, с тем же чемоданчиком я вернулся к кассиру. Он взглянул на меня, перевел взгляд на чистый тетрадный листок, насаженный им на гвоздик с погашенными чеками, на чемодан, из которого я начал вынимать тугие нераспечатанные пачки денег. Затем неожиданно откинулся на спинку стула и захрипел. Инфаркт! К счастью, он потом выздоровел.
Другое задание состояло в том, чтобы пройти в кабинет очень высокопоставленного лица, тщательно охраняемый. Пройти, разумеется, без пропуска. Я выполнил без труда и это задание. Уйти из карцера в полицейском участке, о чем я рассказывал выше, было куда труднее.
Рассказы об этих весьма своеобразных "психологических опытах" разошлись широко по Москве. А меня продолжали «прощупывать», "проверять". Меня считали "опасным человеком". Но ведь я не сделал в жизни ни одного непорядочного шага.
"А вдруг сделаешь? Можно ли доверять тебе?" — думал в ответ в лучшем случае мой собеседник. А очень часто и еще хуже: "Врешь ты все… Только выпусти тебя из глаз! С такими способностями, да чтобы их для себя не использовать…"
Наконец, «проверки» кончились. Видимо, не без вмешательства самой сверхвысокой инстанции. Я начал работать. Первые мои гастроли — в Одессе и Харькове. Я уже начал привыкать, радостно привыкать к совершенно новой для меня советской аудитории. В июне 1941 года я поехал в Грузию. Как сейчас помню, это было в воскресенье 22 июня 1941 года. Накануне, в субботу, состоялось мое выступление, оно прошло очень успешно. В воскресенье утром мы поехали на фуникулере. Мне все время было почему-то не по себе. Настроение было чудовищно скверным. И вот в двенадцать часов по московскому времени — речь Молотова. Началась Великая Отечественная война.
Возвращались в Москву поездом. Затемненные станции. Почти на каждой — проверка документов. В бдительности патрулей мне пришлось убедиться на собственном опыте: моя несколько экстравагантная внешность, иностранный акцент привели к тому, что меня несколько раз принимали за шпиона. Выручал первый советский «импресарио», ездивший со мной, писатель Виктор Финк.
По приезде в Москву, как только я остался на улице один, — Финк прямо с вокзала отправился к себе домой — меня все — таки «арестовали». А через несколько дней, когда я спросил, как пройти на такую-то улицу, меня снова «арестовали» — на сей раз очень миленькая девушка-дружинница.
В эти тяжкие дни начала войны я пережил тяжелые минуты: внутренне почувствовал себя лишним. Передо мной встал вопрос: чем я могу помочь моей второй Родине в борьбе с фашистской чумой? Состояние здоровья было таковым, что о личном участии в боях я не мог и думать. Оставалось мое искусство, мое умение. Но кому нужен в такое время Вольф Мессинг с его психологическими опытами?
Оказалось, что это не так. Меня эвакуировали в Новосибирск. Оказывается, кто-то где-то думал о гражданине СССР Вольфе Мессинге, о том, что его своеобразные способности интересны людям. Оказалось, что меня хотят видеть и в госпиталях, и рабочие оборонных заводов, по неделям не покидающие цехов, и бойцы формирующихся частей и подразделений. Нередко залы заполняли люди, пришедшие прямо от станков. И уходили они от меня к станкам. А бойцы иной раз держали в руках винтовки. Я делал все, что мог, чтобы вдохновить их своим искусством, дать им заряд новых сил для труда и борьбы.
