Александр Иванов - Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью
Несколько раз Леонид Данилович возвращался к идее «допроса» и говорил:
— Вот он вам сейчас покажет, ребята, каково сидеть перед следователем и как это выглядит.
Ну а я поддакивал:
— Да, да, конечно. Сейчас я вам покажу!
Но, как только вновь дошло до дела и мы попытались это как-то осуществить, я понял, что такого быть не может: наступил момент игры Олега как актёра и меня… как актёра же. Но — самодеятельного, то есть я не был следователем в тот момент, а пытался играть следователя, при полном отсутствии у меня актёрских данных.
Дело об убийстве девушки, которое легло в основу этой картины, было в Иркутске. Не помню уже ни как оно называлось, ни обвиняемого, который по нему проходил. Вёл это дело следователь из прокуратуры России по фамилии Мурашов, преуспевавший в то время. Он его и раскрыл.
Создаётся довольно ложное впечатление, что у каждого следователя есть «живые дела» и чуть ли не каждое из них — сюжет для фильма или литературного произведения. Конечно, это — полная чепуха. Поэтому, когда Леонид Данилович впервые соприкоснулся с проблемой юстиции, прокуратуры, следствия, милиции и всего прочего, он невольно шёл за сюжетом событий так, как они разворачивались на самом деле. В итоге сама завязка, ситуация была любопытная, а вот раскрытие и всё прочее — крайне неинтересны. Просто, примитивно и элементарно. Истории с рецидивистами, которая была в фильме, не было на самом деле…
У всякого сценария бывает и три, и четыре варианта. Это был редкий случай, когда сценарий прошёл почти с первого раза, без поправок и существенных переработок. Было так: Леонид Данилович написал первый вариант. Его обсудили на студии, признали, в общем, делом перспективным и набросали массу замечаний, как это обычно и бывает. Леонид Данилович сделал вариант № 2, который и стал фильмом «Человек, который сомневается». Писалось это уже мне и на основании моих воспоминаний по материалам других дел. Что-то ещё придумалось, плюс была сконструирована та линия, которой завершается картина.
Тематика эта была тогда совершенно новой, и не только для Аграновича. Вещь всё-таки очень специфическая… Это сейчас пошло бесконечное: следователи, преступники… Полный кошмар — смотреть на это невозможно. И не потому, что я смотрю на это определённым образом — с позиций профессионала. Иной раз смотришь и думаешь: «Господи, ну зачем же вы это так переиначили?» Ведь если сделать так, как есть на самом деле, будет гораздо интереснее! Полный кошмар давнего лозунга: «Каждый может быть врачом, педагогом и юристом!» А что тут такого, вроде бы? И все придумывают бог весть какую ахинею…
Со следователем, ведшим иркутское расследование, Леонид Данилович общался мало. В основном, он читал само уголовное дело. Но можно взять любое уголовное дело, полистать, почитать и — ничего там не увидеть, потому что самое интересное лежит вне протоколов допросов. Можно три-четыре часа разговаривать с человеком обо всём на белом свете, добиться того, чего ты хочешь, какими-то неведомыми путями (никто не знает, как это происходит), а в протоколе допроса будет записано шесть фраз: «Да, это действительно было так-то», «Да, я действительно сделал то-то». И всё.
Но самое-то интересное — то, что и может быть предметом искусства, — остаётся за пределами этого сухого документа. Очень редко следователи пишут красочные протоколы — с деталями и подробностями…
Но то, что творится на экранах сейчас… Если бы это хоть было достоверно, если бы это вызывало доверие! Чёрт с ним тогда со всем остальным! И ведь часто авторы этого бреда — профессионалы… По-моему, лишь братья Вайнеры достойно соблюдают какой-то баланс соотношения достоверности и требований художественного произведения.
…Впоследствии мы с Олегом Далем встречались очень мало. Последняя личная встреча с ним у меня была ещё в старом «Современнике», когда Ефремов поставил там спектакль для двоих актёров — «Вкус черешни». Это был конец 1969 года. Тогда снималась картина «Свой», где Олег Николаевич был в одной из главных ролей, и после одной из съёмок мы приехали с «Мосфильма» поздно вечером — часов в десять — на прогон этой пьесы перед премьерой. И я увидел Олега в театре совершенно пьяным. Потом, в буфете, прямо на моих глазах, он добавил ещё стакан коньяку, и я недоумевал: как он выйдет на сцену, как он что-то сможет сказать и сделать?.. Но он сделал всё очень здорово. Это было просто здорово!!! Я был поражён. Он был действительно пьян до такой степени, что, вероятно, просто не узнал меня, когда я к нему подошёл… А, опрокинув стакан в буфете, он, как выяснилось, пришёл в себя и сыграл великолепно!
…По мне, Олег Даль — вообще очень крупный и тонкий актёр. Поэтому его органика, например, мне представляется одним из элементов его актёрского дарования. А как же может быть иначе: крупный актёр — и неорганичен? Это противоестественно. А вот насколько он типажно соответствовал для картины… На эту роль пробовались ещё какие-то молодые люди — уже не помню, кто именно… Олег же мне представляется таким: у него изначально, внутренне заложен положительный заряд, положительное обаяние, но ведь он может быть и отвратительным. Он мог быть отвратительным… Мне кажется, что его человеческая индивидуальность позволяла такое. В такие минуты он вызывал неприязнь. И это относится, наверное, не только к его актёрским возможностям. Думаю, что где-то глубоко внутри у него это было. Но так ли было в действительности?..
Москва, 10 апреля 1990 г.
Иветта Киселёва
За пределом возможного
Первое впечатление об Олеге, с которым я познакомилась на съёмках картины «Человек, который сомневается», было такое: очень привлекательный актёрски, обаятельный молодой человек. Он только что был принят в театр «Современник» — лучший театр того времени, и он был впервые приглашён в кино на главную роль, где весь фильм о нём, о его герое. Он только входил в искусство, и эти два события были счастливейшим моментом в его жизни.
В нём не было того «развяза», который свойственен нынешним молодым людям, но не было и робости «птенчика». Он был лёгким партнёром. Его выделяли ранний профессионализм, эмоциональность. Обаяние Олега было настолько сильным, что вокруг него всегда и везде складывалась любовная атмосфера. Звали его все — Далёнок.
Мы мало общались, да и некогда было особенно общаться… Режим съёмок: приезды-отъезды. Он и сам не шёл на общение. Мне кажется, не только со мной. По-моему, он боялся размена на мелочи. Интуитивно это ощутил, работая над такой ролью.
