Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге
— Прогони тогда и моих духов, — с грустью попросил он, — которые хотят нас разлучить.
Костюмерша, укоризненно поглядывая на Равенсбурга, расправила складки тяжелой ткани на девушке, и «демон» исчез из комнаты. Равенсбург отправился в зрительный зал и сел за маленький, заказанный им столик у самой сцены.
Зал был заполнен всего на две трети. Но и это считалось нормальным. Старинные медленные танцы не пользовались популярностью в нынешней столице. Чтобы понять символику этих обрядовых танцев, нужно было разбираться в старинной японской музыке, сопровождавшей каждое движение танцующих. В этой музыке отсутствовала какая бы то ни была гармония, да и вообще все то, что мы привыкли понимать под словом «музыка».
Кийоми объяснила Равенсбургу, что означают отдельные фрагменты ее танца. Это была древняя религиозная легенда.
Крестьяне отдаленной долины долго страдали от ночных заморозков, которые губили их урожаи. Наконец, не выдержав, они обратились к страшному и уродливому демону Угаци, прося помочь им. И Угаци оказался вовсе не таким страшным и злым, каким его считали, он обещал помочь крестьянам. Холодными весенними ночами он отправлялся на поля и распугивал злых духов, которые уже были готовы погубить нежные ростки. В награду за добрые дела счастливые крестьяне назвали Угаци своим защитником и выстроили для него храм.
Танец потребовал от Кийоми большого напряжения — он длился долго и состоял из множества сложных движений. Дышать в тяжелой маске было трудно. Одежда из плотных тканей тоже весила немало. В дополнение ко всему в зале среди гостей сидел профессор Мацумото. Кийоми знала, что он-то заметит любую, даже малейшую ошибку.
Вскоре после первого антракта в зале возникло движение. Появился Рихард Зорге, который в полутьме пытался отыскать Равенсбурга. Увидев его, он подошел и сел рядом.
Зорге был одет в поношенный костюм «на все случаи жизни». Манжеты, выглядывавшие из рукавов, были несвежими. Но это его нисколько не смущало. Даже наоборот!
— Неплохо устроились здесь люди, — обратился он Равенсбургу достаточно громко, так что его можно было слышать за соседним столиком. — В темноте не видно, кто может себе позволить такую роскошь, как чистая сорочка.
— Вас, дорогой мой, — добродушно возразил Равенсбург, — все равно не обвинят в роскошестве, даже при ярком солнце.
— Тогда я спокоен, — засмеялся Зорге и бросил недоуменный взгляд на свободный стул, стоявший у стола.
— Я был убежден, что наконец-то встречу вас с женщиной… А вы опять сидите один.
Равенсбург заверил его, что чувствует себя отлично и в одиночестве.
— Вот уже три года я знаю вас, — продолжал Зорге, — и так же, как и любой из нас, знаю, что вы где-то спрятали красивую, как солнечное сияние, женщину, для которой вы с редким упорством храните германскую мужскую верность… Знаете, Равенсбург, это не очень-то порядочно с вашей стороны! Чистейший эгоизм — лишать своих соплеменников возможности восхищаться вашей драгоценностью. Разве вам не хочется немного насладиться завистью других?.. Это же доставляет бесконечно большое удовольствие!
Тон, которым он говорил, был крайне неприятен Равенсбургу. В конце концов, даже если Зорге и не знал о Кийоми, речь шла о ней. Равенсбург с трудом подавил раздражение.
— Нет, дорогой мой, так лучше. Во всяком случае, поостерегусь знакомить вас с девушкой.
— Может быть, вы и правы, — сказал Зорге. — Моя неважная репутация накладывает известные обязательства, от которых я не могу уйти.
Во время этого разговора даже сильно развитое «шестое чувство» Зорге не сумело подсказать ему, что таинственная женщина, о которой шла речь, находится рядом. Скрытая пышными складками материи и уродливой маской демона, она ритмичными шагами двигалась по сцене.
Зорге пришел сюда, желая, видимо, показать присутствующим, что он интересуется культурой древней Японии. Но ему было скучно. Его взгляд все чаще устремлялся в конец зала. Он хотел посмотреть, что за люди ходят на такие представления.
Внезапно он слегка вздрогнул. У входа в зал стояла женщина, которую он знал и которая, очевидно, его искала. Равенсбург проследил за взглядом Зорге и тоже увидел женщину. Это была европейка, лет тридцати — тридцати пяти, одетая очень просто. Она выглядела несколько грубоватой, хотя была модно и аккуратно причесана.
— Я поражен, Зорге, — съехидничал Равенсбург. — После романа с хрупкой Лундквист могло показаться, что ваш вкус стал тоньше.
Зорге усмехнулся.
— Нет, мой дорогой. Самая соль в контрасте… Прощаясь, он хлопнул Равенсбурга по плечу и, не оглядываясь, пошел к выходу. Равенсбург увидел, что Зорге коротко поздоровался с женщиной, словно они были давно знакомы, и потом исчез вместе с ней за двойной дверью.
* * *Запыленная, вся во вмятинах машина Зорге стояла у подъезда фешенебельного клуба Фудзи, как раз там, где висел знак, запрещающий стоянку. Зорге подвел свою молчаливую спутницу к автомобилю и, открыв дверцу, предложил сесть.
— Ну так что же случилось? — спросил он, с трудом из-за своего высокого роста втиснувшись за руль и трогая машину с места.
Вера Бранкович молча открыла сумочку и осторожно вынула оттуда листок бумаги.
— Я не знаю, что там написано, — сказала она. — Это зашифровано.
Зорге небрежно сунул листок в карман пиджака и, остановив автомобиль у ближайшего светофора, высадил Веру. Кивнув, он захлопнул дверцу и дал газ.
Через полтора часа Зорге подъехал к бухте Имаиногама. Это была не обычная уединенная бухта, каких много на побережье Идзу. В Имаиногаме всегда сновало множество рыболовных судов, доставлявших сюда свой улов. Вблизи гавани находился небольшой отель, которому принадлежало несколько бунгало на берегу, куда часто выезжали парочки, искавшие уединения. Поэтому к европейцам здесь привыкли. Они часто спускались в гавань, чтобы полюбоваться ее пестрой жизнью. На чужие суда здесь тоже никто не обращал внимания, если, конечно, они не очень отличались по своему виду и не застревали тут надолго.
Уже стемнело, и Зорге, не опасаясь, что его кто-нибудь увидит, спокойно поднялся на борт судна. Машину он оставил на набережной среди автомобилей рыботорговцев: она ничем не выделялась. Все, что делал Зорге, таило в себе определенный смысл. И то, что он никогда не мыл свой автомобиль, тоже имело свои причины.
Козловский, громко храпя, спал в каюте на узком диванчике. Зорге не стал его будить: нужды в этом пока не было.
На этот раз Зорге вынул из тайника лишь листок картона. На нем ничего не было видно, кроме беспорядочно разбросанных отверстий, делавших его похожим на сито. И тем не менее это был ключ, с помощью которого можно было расшифровать документ, полученный им от Веры. Записка на первый взгляд состояла из сплошных рядов букв, сочетание которых было совершенно бессмысленным.
