Евгений Березняк - Я был «майором Вихрем». Воспоминания разведчика
— Меня пустят. Сегодня же пойду в военкомат.
— Не спеши. Мы с тобой коммунисты. Партия всегда учила нас смотреть в лицо правде. Положение серьезное. Захвачены почти вся Прибалтика, западные районы Белоруссии, Украины. Гитлеровцы прут и прут. Товарищ Сталин как сказал: «Дело идет о жизни и смерти Советского государства». О жизни и смерти… Понял? А призыв создавать в занятых врагом районах партизанские отряды, диверсионные группы? Думаешь, это нас не касается?
— Неужели Гитлер и сюда доберется?
— Судя по последним сводкам, нужно быть готовым ко всему… — И совсем доверительно — Есть решение обкома. Приступаем к организации партизанских отрядов, подполья. Так вот. Буду рекомендовать тебя на подпольную работу. Согласен? С ответом не спеши. Дело не шуточное. Подумай, взвесь, посоветуйся сам с собой, а завтра приходи. Крыша на одну ночь найдется?
— Могу остановиться у сестры.
— С одним условием. О нашем разговоре — ни слова!
* * *Сестра очень удивилась, узнав о моем новом назначении: направляли меня в Петропавловский район учителем — заведующим в двухкомплектную начальную школу на хуторе Николаевка.
— Ходил в больших начальниках. И на тебе — учитель начальных классов. Что они? В такое время десятиклассницу не могут подобрать? А как же, Евгений, с армией?
Что-то промямлил насчет здоровья. Врачи, дескать, говорят: со зрением плохо. Сестра недавно проводила мужа на фронт, и я готов был сквозь землю провалиться. Но рассказывать ей о настоящем своем назначении не мог, не имел права…
* * *Колесо завертелось. В Петропавловке я только раз был в райкоме. Принимал меня в своем кабинете второй секретарь Кривуля.
— Все знаю — с обкомом разговор был. Иди в военкомат, в районо — оформляйся. Выезжай в свою Николаевку. У тебя, Евгений Степанович, задача особая: легализоваться. Врастай, вживайся. И жди. В райкоме больше не показывайся. Нужно будет — сам навещу. Квартиру мы тебе подыскали. Люди верные. Просись к Калюжным — не откажут.
В тот же день мне выдали «белый» билет. Подвели под статью, не помню какую, но выходило, что для строевой службы никак не гожусь. Вечером я уже был в Николаевке. Начиналась новая жизнь. Занялся ремонтом школы, заготовкой топлива. Присматривался к своим хозяевам, хуторянам. Кривуля слово сдержал. Раза три приезжал ко мне. 1 сентября, как обычно, начались занятия в школе, а через несколько дней Кривуля привез печатную машинку «Ленинград», множительный аппарат, радиоприемник, центнера два бумаги, две большие пачки листовок, отпечатанных в районной типографии, но уже за подписью подпольного райкома.
— Вот твое хозяйство, товарищ член подпольного райкома партии. В составе райкома останется и Борисенко — директор петропавловской средней школы номер два. Через него будешь поддерживать с нами связь. Явка — мельница в селе Дмитриевка. Где думаешь устраиваться с типографией?
— У Калюжных.
— Держать все хозяйство в одном месте опасно.
— Уже готов тайничок. Сам смастерил. Место сухое, надежное. Будем хранить там листовки, бумагу.
— Ну смотри. Скоро встретимся.
Это «скоро» растянулось почти на двадцать лет.
* * *Около двух лет находился я на временно оккупированной врагом Днепропетровщине.
Жизнь дается один раз, и каждый прожитый день, даже минуту, нельзя повторить. Они все больше удаляются от тебя, а ты от них. Теперь, когда я пишу эти строки, все отчетливее с высоты прожитых лет вижу наши просчеты. Да что теперь, еще в разведшколе я не раз ловил себя на странном желании снова хоть на короткое время оказаться в Николаевке. Сколько можно было бы сделать, умей я десятую, сотую долю того, что узнал в школе. Слабая подготовка — вот ахиллесова пята в нашей работе.
Да, были и потери и просчеты, но недаром за одного битого двух небитых дают. Многому научили годы подполья. Не теряться, находить выход из, казалось бы, безвыходного положения, распознавать людей, следуя правилу: не все то золото, что блестит. И верить людям.
В годы Днепропетровского подполья медленно, порой слишком дорогой ценой добывались те крупицы опыта, которые так пригодились мне впоследствии, когда и обстоятельства, и масштабы задач оказались иными.
В послевоенном Киеве я часто встречался с Георгием Гавриловичем Дементьевым, первым секретарем Днепропетровского обкома партии. Партия не раз направляла Георгия Гавриловича на трудные участки. Был председателем облисполкома, в последние годы, до самой смерти, работал в Киеве в аппарате ЦК.
Георгий Гаврилович — мой крестный по разведшколе.
Было так.
В освобожденный Днепропетровск мы добрались утром на попутной машине. Догорали отдельные здания. По улице Карла Либкнехта, по проспекту Карла Маркса шли какие-то странные машины. Под брезентом угадывались очертания не то ящиков, не то стволов. Это были, как я вскоре узнал, наши знаменитые «катюши».
В парке имени Чкалова пахло дымком, солдатской кашей. На жухлой траве, поближе к походным кухням, на плащ-палатках, прижавшись друг к другу и укрываясь шинелями, спали солдаты. Горели костры. И отблески огня падали на грязные, уставшие, удивительно знакомые, прекрасные лица.
В этот день уцелевшие жители и те, которые уже успели вернуться, собрались на проспекте Карла Маркса у здания полусгоревшего оперного театра. Было нас не густо: что-то около трех-четырех тысяч человек. Подъехал «Виллис». Рядом с водителем — полковник. Гляжу и глазам не верю. Не удержался, закричал:
— Товарищ Дементьев, Георгий Гаврилович!
Он или не он? Грезил этой встречей. Столько раз видел ее во сне и наяву, а тут растерялся. Но Георгий Гаврилович, похудевший, помолодевший, скинувший с плеч добрый десяток лет, уже шел ко мне:
— Здравствуй, Евгений. Какими судьбами? Что в Петропавловке? После митинга ко мне, в обком. Не забыл дорогу?
Вечером я сидел в кабинете первого секретаря Днепропетровского обкома партии. Это по рекомендации Георгия Гавриловича обком оставил меня в тылу врага. Ему мне предстояло отчитаться за проделанную работу.
Я рассказал секретарю обкома о том, как искал рацию, связь с партизанами, с фронтом, о своей работе.
— Ну, что же, — сказал Георгий Гаврилович, когда я закончил подробный рассказ, — готовь подробный отчет. И приступай к обязанностям. Жидковато у нас с кадрами. А у тебя опыт, область знаешь. С этой минуты ты наш работник — инструктор обкома.
Я встал. Георгий Гаврилович оглядел меня с ног до головы. На мне рваная рубаха, потрепанный пиджачок — вид аховый.
— Просьбы, пожелания есть?
Я промолчал.
