Жорж Сименон - Я диктую. Воспоминания
Через несколько месяцев нам пришлось снять еще одну квартиру на третьем этаже. Она состояла из комнаты, почти такой же огромной, как на первом, тесной кухоньки и — наконец-то! — ванной.
Тижи по-прежнему не хотела ребенка, и мы купили собаку — огромного датского дога, которого выгуливали по вечерам на острове Сен-Луи. Он прожил у нас 12 лет.
В том же году совершенно случайно мы обзавелись прислугой. Звали ее Анриетта. Месяца через два-три, видя, что лицо ее округлилось и в то же время утратило деревенский загар, я сказал ей, что она похожа на шарик омелы. В конце концов все стали называть ее Буль[22].
Для нас началась жизнь на Монпарнасе с иным распорядком дня, иным кругом знакомств, иными интересами.
Я не намерен ни пересказывать события, ни даже воскрешать в памяти Монпарнас 20–30-х годов. Не собираюсь я также излагать историю Монмартра и площади Тертр. Мне хочется воссоздать здесь нечто вроде мгновенно отснятых кадров, и, по моему первоначальному замыслу, они должны быть разрозненными, как лотерейные билеты или фотографии дядей, тетей, кузин и бабушек в семейном альбоме.
На деле же инстинктивно, почти бессознательно я чаще всего соблюдаю хронологический порядок повествования. И злюсь, потому что это расходится с моими намерениями. Мне меньше всего хочется, чтобы то, что я диктую для собственного удовольствия, напоминало роман.
Вопреки заявлениям, которые я делал журналистам, бравшим у меня интервью, я вовсе не страдаю от того, что бросил писать романы. Скорее наоборот. И мне думается, появись у меня желание вновь их писать, сегодня я оказался бы неспособен на это.
Не помню уж, как мы с Тижи приобщились к жизни Монпарнаса и когда отправились туда в первый раз. Не в тот ли день, когда купили в магазине товаров для художников на бульваре Монпарнас большущий мольберт, который водрузили посреди просторной комнаты на первом этаже дома на Вогезской площади?
Я вижу также, как утром, около 10, вхожу в зал «Ротонды»[23], где в ожидании сидят несколько женщин. Это профессиональные натурщицы. Прежде чем приняться за работу, художники приходят сюда выбрать подходящую модель. Я по очереди оглядываю их. Спрашиваю у одной, не слишком ли она худа, и она ограничивается тем, что задирает платье выше пояса.
По вечерам мы чаще всего ходили в «Жокей» на углу улицы де Шеврез. Крохотный кабачок каждую ночь был битком набит натурщицами, художниками, богатыми американками с длинными нитками жемчуга на шее.
Оркестр состоял из трех гавайских гитар. Не представляю, как нам удавалось танцевать там, верней, прилипнув друг к другу, покачиваться на месте.
Кики, знаменитая натурщица, была королевой кабачка.
С трудом пристроившись за столик, мы целыми часами разглядывали посетителей, впитывали тамошнюю атмосферу.
Сейчас я спрашиваю себя, о чем мы тогда могли думать? Наверно, нам было достаточно видеть вокруг лица, движение, знать, что мы на Монпарнасе.
«Ротонда» служила местом встречи художников, и я познакомился там с Паскином[24] и Кислингом[25], ставшим одним из моих ближайших друзей. Реже туда захаживал Вламинк[26], впоследствии тоже мой большой друг, с семьей которого я продолжаю поддерживать добрые отношения.
Я был мальчишка, приехавший из очень чинного благонравного города. На Монпарнасе я открыл для себя своего рода перекресток, где звучали языки всего мира и в крохотном невзрачном ресторанчике можно было отведать любые блюда, даже русские.
В 1923–1924 годах я не раз наблюдал, как художники пересекали бульвар и усаживались за столиками на террасе кафе «Дом». Там всегда было с кем поговорить. Тем, кто интересовался моей профессией, я отвечал весьма туманно: они не поверили бы, что у поставщика развлекательных романов и галантных рассказиков могут быть иные планы и стремления.
Действительно, все, кого я встречал в приемных издательств, там и застряли, продолжая из года в год сочинять истории, вызывающие потоки слез у чувствительных привратниц.
Назвать свою профессию я не мог, зато моя жена могла это сделать. Она была Художница с большой буквы, а я оставался просто мужем.
В то утро, не знаю почему припомнившееся мне, я не слушал ни журчания фонтана напротив нашего дома на Вогезской площади, ни щебета птиц, перепархивающих с дерева на дерево.
У нас было похмелье, и, надо признаться, очень тяжелое: накануне вечером на улице Мон-Сени мы перебрали траппы, а от нее на следующее утро свет не мил. Работать было невозможно; потому Тижи и я, взяв нашу собаку Олафа, двинулись пешком вдоль Сены и дошли до Винного рынка, черные решетки которого побежали справа от нас. Чуть впереди громоздились ряды бочек: их сгружали с баржи, и мы, присев на большущий камень, лениво наблюдали за разгрузкой. Было пасмурно. Это одно из немногих моих воспоминаний в серых тонах. Но дождя не было, и я заметил, что на мостике баржи играет девчушка в красном платьице.
Потом мы пошли дальше и остановились в Шарантоне, где Марнский канал сливается с Сеной.
Что мы пили в том бистро, где сидели одни моряки? Забыл, но помню, что возвращаться нам было куда легче, а около Винного рынка мы опять заглянули в бистро: там еще сидели двое в синих комбинезонах и с сумками через плечо.
Это было замечательное время. Не берусь сказать ни когда оно началось, ни когда кончилось. Все тогда приводило меня в восторг, даже легкий плеск фонтана на площади, который я слышал, просыпаясь ночью или на рассвете.
Особенно привычным для нас с Тижи стал один маршрут. Мы пересекали сперва площадь, а затем вечно кишащую народом улицу Сент-Антуан. Узкая старинная улица Сен-Поль выводила нас к Сене, и, перебравшись через один из рукавов реки, мы попадали на остров Сен-Луи. Уродливый железный мостик соединял его с садами архиепископства. Затем еще один мост — и перед нами бульвар Сен-Мишель, напоминавший мне о стольких прочитанных книгах, а затем Люксембургский сад. Студенты и студентки на желтых стульчиках, няньки, присматривающие за детьми. Мы шли наискось через сад, и на другом его конце уже начинался Монпарнас — улица Вавен, бульвар Распай. Я могу и сейчас представить себе каждый метр нашего маршрута, но мне никогда не приходило в голову проделать эту прогулку снова, как бы совершая паломничество. На Монпарнасе было много торговцев картинами, еще больше любителей, и мы бродили из лавочки в лавочку, надолго задерживаясь перед каждым полотном. Затем мы почти всякий раз оказывались на террасе кафе «Дом». Там я впервые заметил Фужиту[27], который был уже знаменит. Он и его жена Юки стали впоследствии частыми гостями у нас на Вогезской площади.
