Борис Соколов - Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича
Вероятно, среди прочего, Абакумов опасался, что МГБ могут обвинить в «попустительстве шпионам», после чего его самого легко могут посадить на одну скамью подсудимых с Кузнецовым.
Обвинительное заключение, составленное на основании показаний, добытых людьми Абакумова, и отредактированное Сталиным, в частности, гласило: «Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Закржевская, Михеев признаны виновными в том, что, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК… Для этого пытались возбуждать недовольство среди коммунистов Ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б), распространяя клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы… А также разбазаривали государственные средства (на организацию злосчастной Ленинградской ярмарки. – Б. С.)». Насчет Кузнецова Сталин собственноручно вписал в текст обвинительного заключения фразу о том, что он, «обманным путем пробравшись в ЦК ВКП(б)… повсюду насаждал своих людей – от Белоруссии до Дальнего Востока и от Севера до Крыма». Родионов предлагал не только создать Компартию Российской Федерации, но и учредить собственный российский гимн и флаг – традиционный триколор, но с серпом и молотом. Этого хватило, чтобы приписать подсудимым «русский национализм», намерение перенести столицу из Москвы в Ленинград и чуть ли не отделить Российскую Федерацию от СССР.
Думаю, что в этом как раз и заключалась истинная причина постигшей «ленинградцев» опалы. Разумеется, никакого заговора они не устраивали. Однако намерения сделать более самостоятельной в рамках СССР Российскую Федерацию, поднять роль Ленинграда и Ленинградской области, передав «северной столице» некоторые функции центральной власти, а в будущем сделав даже столицей РСФСР, были налицо. В проведении Ленинградской оптовой ярмарки Сталин усмотрел проявление центробежных тенденций. А этого стареющий диктатор больше всего боялся. Он видел угрозу существования государства в том, что русский патриотизм будет противопоставляться советскому. Для Иосифа Виссарионовича даже в пору беспощадной борьбы с «безродным космополитизмом» эти понятия совпадали. Просто понятие «советский» должно было быть очищено от «инородческих влияний» и «низкопоклонства перед Западом». Украинскому, узбекскому или литовскому патриотизму в сталинском СССР не было места. Пример же выделения РСФСР в такую же республику, как Украина или Узбекистан, грозил превращением СССР из фактически унитарного государства в настоящую федерацию и ростом центробежных тенденций по всему Союзу. Распад же СССР неминуемо вел и к концу коммунистической власти. Вероятно, примерно так представлял себе Сталин дальнейший ход истории в случае, если бы его преемником стали Вознесенский или Кузнецов. И ведь действительно в 1991 году распад Советского Союза стал концом правления Коммунистической партии. Да, такие наследники Сталину были не нужны, и от них надо было как можно скорее избавиться.
Главных фигурантов московских процессов 1936–1938 годов удалось заставить дать самые фантастические признательные показания без применения пыток, одной лишь силой убеждения: если будете хорошо себя вести, вас не расстреляют, и к тому же вам, как настоящему большевику, предстоит выполнить свое последнее партийное поручение. Зиновьев, Каменев и сторонники Троцкого надеялись, что Сталин убоится мирового общественного мнения и не станет казнить всемирно известных в прошлом вождей партии и Коминтерна. Бухарин, Рыков и другие правые верили, что Коба вспомнит, что они были его старыми соратниками, активно боролись с троцкистами и зиновьевцами и потому не представляют реальной опасности и не заслуживают смерти. У «ленинградцев» никаких иллюзий на этот счет уже не осталось. Опыт предшественников однозначно свидетельствовал, что признания в заговорах и шпионаже – верный путь в могилу. К тому же «ленинградцы» по складу своего характера были прагматиками-технократами, и убедить их, во имя высших интересов партии, взять на себя ответственность за несовершенные преступления было невозможно. Страх смерти понуждал подследственных отрицать выдвинутые против них чудовищные обвинения. Преодолеть его можно было только пыточными методами следствия.
Вознесенский, Кузнецов и их товарищи на следствии и на суде признали свою вину. Как выбивались эти признания, рассказал 29 января 1954 года следователям, пересматривавшим «ленинградское дело», один из немногих уцелевших, бывший 2-й секретарь Ленинградского обкома Иосиф Михайлович Турко, получивший 15 лет лагерей: «…Я никаких преступлений не совершал и виновным себя не считал и не считаю. Показания я дал в результате систематических избиений, так как я отрицал свою вину. Следователь Путинцев начал меня систематически избивать на допросах. Он бил меня по голове, по лицу, бил ногами. Однажды он меня так избил, что пошла кровь из уха. После таких избиений следователь направлял меня в карцер, угрожал уничтожить меня и мою жену и детей, а меня осудить на 20 лет лагерей, если я не признаюсь… В результате я подписал все, что предлагал следователь…»
В полном соответствии с традициями московских процессов 30-х годов, и на этот раз следователи были рядом со своими подследственными во время процесса, чтобы контролировать их поведение и не допустить отказа от ранее данных показаний. Бывший заместитель начальника Следственной части по особо важным делам МГБ полковник Владимир Иванович Комаров, арестованный вместе с Абакумовым, на допросе рассказал, как это было: «В Ленинград поехал я и еще десять следователей… Перед отъездом в Ленинград Абакумов меня строго предупредил, чтобы на суде не было упомянуто имя Жданова. «Головой отвечаешь», – сказал он». Но все прошло как надо. Имя канонизированного к тому времени Жданова на процессе не прозвучало, и в ночь на 1 октября 1950 года Вознесенский, Кузнецов и другие были расстреляны по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР.
Сохранилось письмо на имя Маленкова Амаяка Кобулова, бывшего с 1938 года заместителем министра госбезопасности Украины, а в момент написания письма, в апреле 1954 года, томившегося в Бутырской тюрьме. В этом документе приводятся сведения о широчайших масштабах репрессий на Украине и о том, что первый секретарь ЦК КП Украины не пытался сделать даже то, что мог, для того, чтобы их ограничить, первый секретарь ЦК ВКП(б) Украины Хрущев был вызван Сталиным в Москву в конце 1949 года. Младший из братьев Кобуловых, отчаянно цепляясь за жизнь, пытался сыграть на противоречиях Хрущева и Маленкова и дать Георгию Максимилиановичу компромат на Никиту Сергеевича. Но спастись А.З. Кобулову не удалось, равно как и не удалось убедить Маленкова в своей версии, что с Украины в Москву Хрущева перевели в качестве наказания. Ведь производство из первого секретаря компартии Украины в первые секретари Московского городского комитета партии, да еще с добавлением должности секретаря ЦК ВКП(б), понижением назвать было весьма трудно. На самом деле Сталин вызвал Хрущева в Москву в качестве своего наиболее вероятного преемника сразу после того, как расправился с ленинградской командой.
