Виктор Тельпугов - Парашютисты
- Ничего не пойму, - развел руками Кузя, - куда все подевались? Эй! Есть
кто-нибудь?
- Ой, лихо нам, лихо...- прохрипел с печи старческий голос.
- Кто тут? Хозяин, вставай, свои мы.
- Я не хозяин. - Из-за шторки показалось помятое, со всклоченной бородкой, бледное лицо старика. - Немец хозяин теперь. Ишь чего натворил. И добро все уволок, и людей распугал, и сказал: повесит на суку каждого, кто в колхозе. А мы все в колхозе. Ну, народ в лес и подался. Только я вот, убогий, один. А вы сами-то отколь?
- Солдаты мы, папаша.
- И девка солдат?
- Тоже с нами.
Старик свесился с печи, слезящимися глазами уставился на Инну.
- Сколько те лет-то?
- Восемнадцать.
Старик перекрестился.
- А мамка твоя где?
- В Гомеле.
- Голодные небось? Ребята промолчали.
- В огороде картошка. Копайте сами. Больше нечем угощать. Все обобрал, до последней крохи. Курей порезал. Копайте и уходите - шоссейка рядом, не ровен час опять набежит.
- А вы-то как же, папаша? Может, подать вам чего?
- К ночи старуха придет, она и подаст.
Он сбросил с печи мешок, на котором лежал.
- Копайте, говорят. Проворней только.
Поблагодарили старика и вышли. Кругом было все так же тихо.
- Как на кладбище, - сказал Кузя. - Куда же все-таки люди ушли? Почему ни один в лесу не попался?
- Лес велик, встретим еще, - отозвалась Инна. - Мне старого жалко.
- Да-а...
Они забыли про все - про голод, про усталость, про боль. В груди закипало такое чувство, какого еще не испытывали.
- Это ж надо! "Не хозяин я здесь". Лежит человек на сложенной своими руками печи, а хозяином тут немецкий солдат оказывается!
Кузя выругался.
Инна отвернулась.
- Тут и мы виноваты, - решительно заявил Кузя. Слободкин поглядел на него - не ослышался ли?
- Мы, мы! - убежденно повторил тот. - Парашютисты! Первая скрипка! Где она, первая? Не слышно ее что-то. Раскидало нас, как котят. Ходим-бродим по лесу, голодные, побитые, костер разжечь и то боимся. Горе...
На Кузю страшно было взглянуть. Сжав кулаки, он глядел в сторону шоссе. Казалось, появись там сейчас немцы - ринется на любые танки хоть с голыми руками.
- Гады, вот гады...- прохрипел он в бессильной злобе.
- Я предлагаю накопать все-таки картошки. Инна неумело начала дергать ботву. Кузя - почему-то рассердился:
- Да не так же, не так!
Инна обиделась, на глазах у нее появились слезы, она отвернулась.
Кузя рассердился еще больше.
- Вот как надо! Вот как! - Он, отставив раненую ногу в сторону, наклонился и с остервенением ухватился за картофельную ботву пониже, высоко над головой поднял вырванный куст с обнажившимися клубнями. - Вот так, понимаешь?
Да так и застыл, прислушиваясь к какому-то далекому, едва различимому звуку. Звук приближался быстро, уже через несколько секунд все трое поняли: самолет!
Картофельный куст выпал из рук Кузи. Он отряхнул с ладоней землю, сорвал с плеча автомат. Еще через мгновение шагнул в сторону, лег на спину. Самолет шел точно на деревню, слух не обманул Кузю.
В нарастающем грохоте отчетливо прозвучала дробь Кузиного автомата.
- По мотору бил? - спросил Слободкин, когда все стихло.
- По мотору.
- Все равно зря. Это если целый батальон строчить будет, кто-нибудь, может, и угодит в щелочку.
- А ты вместо того, чтоб речи произносить, взял бы да попробовал, огрызнулся Кузя.
Стихший было рокот мотора стал нарастать с новой силой.
- Ну, теперь не зевай! - рявкнул Кузя.
И все трое они повалились в ботву.
Слободкин уже ничего не слышал - ни самолета, ни Кузи. Слова Поборцева возникли почему-то у него в памяти: "Угол упреждения, ясно? Угол упреждения, сила ветра, скорость полета..." И голос собственной ярости: "Ну давай же, давай, растяпа!"
Две строчки трассирующих пуль неслись навстречу самолету. Вот сверкающие гигантские ножницы лязгнули перед самым пропеллером.
Не ответив ни единым выстрелом, самолет пронесся мимо.
- Почему он не стреляет? Почему не стреляет? - вырвалось у Слободкина почти истерическое.
- А ты не волнуйся. Вот развернется третий раз и даст жизни, успокоил его Кузя. - Я к нему привыкать начинаю: организованный, экономный, дьявол. Боезапас даром не тратит. Это мы с тобой пуляем, куда бог пошлет. Так что же, собьем мы его или нет?
- Собьем! Собьем, мальчики! Спокойно только...- Это Инна голос подала.
- Попробуем. - Кузя передернул плечами, разравнивая перед собой землю. - Никуда не уйдешь, сволочь. Нас накроешь и сам накроешься.
Слободкин инстинктивно повторил движение Кузи. Рыхлая огородная земля раздалась под плечами, и ему стало удобно, как в турели.
- Ну, теперь давай!
- Умолкни! - цыкнул на него Кузя. - И не торопись. За мной следи.
Начинался третий заход. Немец пустым уходить не хотел. Но перед ним снова лязгнули ножницы Слободы и Кузи. И вдруг мотор поперхнулся, завизжал, застонал. Из-под капота вырвался черный дым, и вот не подвластные больше летчику крылья понесли самолет в лес, прямо на верхушки деревьев.
Раздался глухой удар. Ребята вскочили на ноги, побежали на этот звук. Откуда только силы взялись и куда подевалась боль в ранах! Успели вовремя; выкарабкавшийся из покореженного самолета летчик уже ковылял в сторону.
- Стой! - крикнул Кузя.
Немец остановился, повернулся всем корпуса, расстегнул кобуру пистолета, но так и замер в этой позе.
Он был ошеломлен - девчонка, двое русских солдат с немецкими автоматами.
- Рус?!
- А ну, давай оружие! - Кузя запустил руку в расстегнутую кобуру на бедре немца, извлек оттуда огромный пистолет вороненой стали и второй раз за этот день выругался.
- Ты что? - удивился Слободкин.
- Ничего. Ракетницей пугать удумал. Не на таких нарвался.
Слободкин увидел, что в руке у Кузи действительно самая обыкновенная ракетница.
Немец побагровел, сунул руку за борт комбинезона, но Кузя снова опередил его:
- Отставить!
И шваркнул затвором автомата. Летчик поднял правую руку над головой.
- Обе, обе! Цвай!
Летчик замотал головой и застонал, дотронувшись правой рукой до левой чуть выше локтя. Оказывается, левая висела у него как плеть.
- Ничего, ничего! На нас погляди. - Кузя показал немцу на бинты - свои и Слободкина: - Видишь? Чья это работа? А? Твоя, может? Говори!
Немец глядел на них со страхом и удивлением: все в бинтах, а воюют. Стоят перед ним с немецкими автоматами наперевес, говорят по-немецки. Впрочем, нет, не совсем по-немецки: от волнения Кузя все время сыпал немецкие слова вперемешку со своими, русскими:
- Руки вверх, говорят тебе! Битте, битте!
Немец по-прежнему держал высоко поднятой только одну руку.
- Обыскать его, - приказал Кузя Слободкину.
Превозмогая физическое отвращение, Слободкин начал шарить у немца в карманах, которых оказалось бесчисленное множество.
