Петр Панчевский - Огненные дороги
- Можно сделать. Сделаете.
Я вытянулся и ответил:
- Есть, выполнить!
После этого случая я убедился, что комбат Никитин, отдавая распоряжения, как бы становился на место подчиненного и точно определял срок для выполнения приказа.
Комиссар Карпов постоянно интересовался нами, болгарами. Где бы он нас ни встречал - во дворе, на улице или в казарме, всегда останавливал и с улыбкой долго обо всем расспрашивал. Он часто спрашивал меня о здоровье, потому что на первом и втором курсах я то и дело болел. Комиссар приказал врачу регулярно докладывать ему о том, как протекает лечение.
Карпов и секретарь партийного бюро школы Блинов интересовались нашим участием в партийно-политической жизни. Еще на первом курсе мне поручили руководить работой МОПР в роте. На втором курсе меня избрали членом партийного бюро школы, а на третьем - секретарем партийной организации роты. По всему было видно, что комиссар и партийное бюро, выполняя интернациональный долг, старались подготовить меня не только как командира, но и как партийно-политического руководителя. Такая подготовка проводилась со всеми курсантами, но ко мне, как к болгарскому политэмигранту, отношение и внимание были особыми. Говорю "ко мне", потому что Эмануил Павлов, окончив школу в 1926 году, уехал в часть, а Христофор Тенев выбыл по болезни.
1 сентября 1929 года я окончил Ленинградскую военно-инженерную школу (ЛВИШ). Эти четыре буквы мы носили в петлицах в течение четырех лет обучения. Окончившие школу получали звание "командир взвода" и носили красный эмалированный квадрат в петлицах. Командование школы распределяло выпускников по частям в различные гарнизоны и города СССР. Отличники учебы, которых было около десяти, имели право выбрать место службы.
По успехам в учебе я занимал пятое или шестое место. Первый год, живя в Ленинграде, я часто болел, и военврач школы Степанов успокаивал меня:
- Ничего страшного, товарищ Панчевский! Вот окончите школу, направим вас на юг, там и окрепнете...
И вот закончилась учеба. Я имел право выбирать и... выбрал Ленинград. За четыре года я основательно акклиматизировался. Но... сыграла роль и другая, более важная причина. Моя жена, Мария Тимофеевна, была коренной ленинградкой и считала Ленинград самым лучшим городом в мире.
Я получил назначение во 2-й отдельный автотранспортный батальон Ленинградского военного округа. В начале октября 1929 года представился командиру и комиссару батальона. Встретили меня очень хорошо. Зашел разговор о том, что мне будет трудно без специальной автомобильной подготовки.
- Ничего, - весело сказал комиссар Завьялов, - поможем.
И действительно, комиссар Завьялов постоянно заботился обо мне. Я получил назначение командиром третьего взвода второй роты. Командир роты Дитман носил в петлицах три кубика. Это был офицер, служивший еще в царской армии - высокий, сухощавый, замкнутый человек, хорошо знавший автомобильное дело.
Отдельный автотранспортный батальон фактически был школой подготовки шоферов и мотоциклистов для частей Ленинградского военного округа. Как командир взвода, я должен был обучать и готовить шоферов. В инженерной школе мы очень мало изучали автомобиль. У нас было всего одно или два занятия по вождению, поэтому мне явно недоставало знаний по автомобильному делу.
И тут комиссар батальона выполнил свое обещание. Он привел меня в ремонтную мастерскую к мастеру Лазаревичу, который имел многолетний опыт и очень хорошо знал устройство автомобиля. А материальная часть батальона была весьма разнообразной: тут ведь собрали все старые, чаще всего трофейные машины самых разных фирм и марок, какие только существовали в Европе.
В то время в Советском Союзе производства автомобилей не было. Не было и запасных частей. Ремонтная мастерская поэтому была очень хорошо оборудована и представляла собой небольшой ремонтный завод, где производилось все необходимое для ремонта автомобилей.
Я предварительно изучал автомобиль по учебнику, потом шел в мастерскую к товарищу Лазаревичу. Старому большевику нравилось мое усердие и стремление освоить автомобильное дело. Он не жалел ни сил, ни времени и щедро делился своими обширными знаниями. Рассказывал, показывал, доказывал, пока не убеждался в том, что я полностью усвоил объяснение. Не знаю, то ли ему было известно о моем происхождении и биографии, то ли его большевистское сознание заставляло делать это, но он очень часто надолго оставался после работы, чтобы помочь мне. Для меня эти годы и работа бок о бок с русским большевиком остались незабываемым примером беззаветной дружбы и товарищества.
Иногда я обращался за помощью и к начальнику мастерской Борисову. Так, с помощью учебника, Лазаревича и Борисова я готовился как преподаватель автодела.
При подготовке приходилось сталкиваться и еще с одной трудностью языковой. За четыре года обучения в школе я научился русскому языку и говорил свободно, но у меня оставался болгарский акцент. Кроме акцента важно было и само произношение, особенно тех слов, которые и по-болгарски, и по-русски пишутся одинаково, а произносятся по-разному.
Помню, я готовился к занятиям по технологии металлов. Пришлось много упражняться в правильном произношении некоторых слов и специальных терминов. В таких случаях незаменимым моим помощником была жена, Мария Тимофеевна. Она работала тогда на металлургическом заводе, где производство велось в три смены. Возвращалась обычно в полночь. А я читал и натыкался на такие слова, как "белый чугун". По-болгарски произносится "бял", а по-русски "белый". Спрашиваю жену:
- Скажи, как правильно произносится "белый чугун"?
- Напиши и произноси! Как пишется, так и произносится, - отвечает она.
Легко сказать: "как пишется, так и произносится". Я знаю, как пишется, но не могу произнести. Пишется через букву "ы", которая произносится как-то средне между нашими гласными "ъ" и "и".
- Давай произноси это слово! - говорит жена. Произношу "белий". Жена сердится:
- Не "белий", а "белый".
Начинаем снова: она произносит, а я повторяю "белый", пока мой язык не привыкает. Потом следует "серый чугун". Я опять произношу не "серый", а "серий".
Снова и снова повторяли мы с Марией эти упражнения. Я обычно предварительно выписывал на листочке трудные для произношения слова, вроде такого, как "пыль", которое в моем произношении звучало как "пил".
- Не "пил", а "пыль", - поправляла меня жена. - Пьется вода и вино. По-болгарски "прах", а по-русски "пыль". Повторяй за мной!
И я повторял до тех пор, пока у меня не получалось что-то похожее на "пыль".
Труд, который я вкладывал в подготовку к занятиям с солдатами по автомобильному делу, не прошел даром: я учил других и учился сам. Технические знания, полученные во время службы в автотранспортном батальоне и других частях Советской Армии, помогали мне повсюду. Помогали и во время службы в болгарской Народной армии, когда в 1947 году мне приказано было принять командование 1-й танковой дивизией. И если я еще не знал тогда танка, то его сердце - двигатель был мне уже хорошо знаком.
