Юрий Сенин - Подлинная судьба Николая II, или Кого убили в Ипатьевском доме?
По словам брата Владимира, тела Государя и Наследника сожжены. Бежавшая княжна была поймана за Камой, избита сильно красноармейцами и привезена в чрезвычайку, где лежала на кушетке за ширмой в кабинете Малкова. У постели ее охраняла Ираида Юрганова-Баранова. Потом княжну отвезли в исправительное отделение за заставой. Умерла ли она от ран или ее домучили — не знаю, но мне известно, что эту княжну похоронили в 1 час ночи недалеко от того места, где находятся бега — ипподром, причем большевики хранили это в большой тайне. О похоронах я знаю по слухам.
Наталья Мутных.
Пом. нач. воен. контр. Кирста.
Присутствовал товарищ прокурора Д. Тихомиров».
Судя по документам, доступным в настоящее время, складывается впечатление, что белогвардейские следователи даже не подозревали, кто попал им в руки.
Наталья Мутных, которую английские журналисты Саммерс А. и Мэнголд Т. принимали за простую медсестру, на самом деле была сестрой секретаря главы уральской власти Белобородова, Владимира Мутных, упомянутого в протоколе. Владимир Мутных упоминается в протоколе допроса Сергея Николаевича Смирнова, секретаря Ее Королевского Высочества Княгини Елены Петровны Сербской 16 марта 1922 г. И, следовательно, Наталья Мутных могла быть в курсе происходящего лучше, чем кто-либо другой. Вряд ли стоит сомневаться в достоверности ее показаний. Костина, которую допрашиваемая называет как секретаря Зиновьева (ни больше ни меньше), упоминается в телеграмме из Екатеринбурга от 18 июля 1918 г. Содержание этой телеграммы:
«Петроград. Смольный Зиновьеву
Уральский облсовет и облаком партии считая совершенно необходимым участие товарища Костиной специальной ответственной работе оставляет ее поэтому Урале передайте Молотову тоже о Боголепове».
Учитывая статус Костиной и дату отправки телеграммы, можно предположить, что ответственная работа, для которой она была оставлена в Екатеринбурге — контроль содержания членов Царской семьи и информирование об этом Зиновьева, т. е. центрального правительства.
Рассматривая работу уголовного розыска, генерал Дитерихс вынужден был признать: «Что касается материалов, оставленных в «Деле» уголовным розыском, то таковые скорее указывали на то, что целью его работы было доказать, что никакого преступления советской властью совершено не было. Однако, с другой стороны, материалы уголовного розыска не давали возможности определенно заключить, что же сделали в таком случае советские власти с Царской семьей, так как они изобиловали разными версиями и предположениями, циркулирующими в то время в различных кругах нашего общества, не устанавливая ни одной мало-мальски установленными фактами».
Показания свидетельницы, видевшей членов Царской семьи живыми в Перми в сентябре 1918 года, зафиксированные в материалах следствия, не показались генералу «мало-мальски установленным фактом», который следовало хотя бы проверить.
В настоящее время в архиве найден еще один документ из материалов белогвардейского следствия, также не показавшийся генералу «мало-мальски установленным фактом». Это — протоколы допроса официантки, приносившей обеды узникам «Дома особого назначения» из так называемой советской столовой и видевшей членов Царской семьи после объявления в газетах о ее расстреле.
Поскольку этот протокол никогда не был опубликован, приводим его полностью:
«ПРОТОКОЛ
1918 года ноября 4 дня и.д. начальника Екатеринбургского Уголовного Розыска Плешков производил дальнейшее дознание об убийстве бывшего Государя Императора Николая II и его семьи, для чего допрашивал нижеозначенных лиц, и они мне объяснили:
Гражданка Верх-Исетской волости дер. Решет Катерина Семеновна Томилова, 29 лет, замужем, православная, грамотная, под судом не была […] по Коледовскому, из д. № 3 Петрова, объяснила: я большевичкой никогда не была, но служила в качестве официантки при Советской столовой в доме Коммерческого собрания; до этого я служила горничной у Владимира Михайловича Кмеонецкого. В Советскую столовую поступила потому, что не могла найти другого места.
Когда привезли в Екатеринбург Царскую семью и поместили в дом Ипатьева, обед им с первых же дней стали посылать из Советской столовой на двенадцать человек, а на второй же день на 13 человек. Первые дни обед носили кто-либо из посудниц столовой, и они говорили, что их в дом не пускали, а брали обед солдаты-красноармейцы у ворот, через несколько дней посудницы стали обижаться, что носить обед тяжело, и стали отказываться от этого, я согласилась носить обед и носила до самого конца. Когда я принесла обед первый раз, то попросила красноармейца пропустить меня в дом, чтобы взять оставленную накануне посуду, какой-то комендант красноармейца разрешил меня пропустить с обедом в дом, и я вошла сначала в прихожую комнату, затем в столовую, где был накрыт большой стол, а обед я поставила на маленький, в этот день я увидела бывшего Государя, он был одет в тужурку защитного цвета, на груди у него была небольшая звездочка. На ногах лаковые короткие сапоги, около него были двое мужчин тоже в тужурках защитного цвета…
Один из них был среднего роста, но борода у него была темнее, чем у б. Государя, и седины в бороде было менее, у б. Государя была борода более продолговатая и седин в бороде, так и в волосах было у него много. Вблизи он показался почти седым, в особенности голова у него была почти белая, прическа у него была косой ряд и короткая, третий мужчина был на вид старше их, но седины было меньше, и борода была такая же; судя по портрету я сразу узнала бывшего Государя, в первый день я видела […] двух дочерей б. Государя и когда пошла с посудой обратно, то спросила одного красноармейца, тот ли Государь, которого я узнала, и как звать дочерей, он ответил мне, что Государь тот самый, а дочерей звать Мария и Анастасия. На следующий день я принесла обед, то видела б. Наследника Алексея Николаевича, он был в коляске, худенький, лицо у него было болезненное.
За все время бывшую Государыню я видела всего лишь два раза, она была высокая, худощавая и смуглая. Я часто видела-, что от б. Наследника […] его сестры, они его катали в коляске, один раз я, идя мимо него, спросила его «что, у вас ножки больные», он ответил «да» и кивнул мне головой, стоявший красноармеец сделал мне замечание, что разговаривать нельзя.
Старших дочерей б. Государя я не видела, но слышала, что они тут же, а мне не приходилось их видеть. Была еще в том доме женщина прилично одетая, о ней мне красноармеец сказал, что это прислуга.
Когда я приносила обед и заходила в столовую комнату, то всегда со мной заходил комендант и при мне никто из […] не говорили, все молчали.
