Дёрдь Гаал - Лист
Теперь больше и не нужны рекомендации профессора Черни. Три грации возили мальчика с собой повсюду. Вечер у Хакельбергов-Ландау — более трёхсот человек гостей. На другой день приглашение к его высокопревосходительству премьер-министру Австрии, князю Меттерниху. Правда, маленькому музыканту приходится познавать и теневые стороны предстоящей артистической жизни. Полтора часа князь заставляет их с отцом ждать, затем появляется мажордом и сообщает, что мальчик может предстать взору изысканного общества, а Лист-отец пусть подождёт здесь.
Мальчик поднимается на сцену. Скованности нет, но нет в нём и ощущения счастья, как в другое время. Он начинает очень осторожно, как бы проверяя инструмент и самого себя. И вдруг звук наливается и сразу неё становится полным. Ференц играет сначала этюды Черни, затем Моцарта и, наконец, рондо Бетховена.
Овация. Громче и дольше, чем предписывает придворный этикет.
— Ты очень хорошо играл, и награда ждёт тебя! — величественно произносит княгиня.
А публика требует его на сцену снова и снова. Ференц играет самозабвенно, скорее воскрешая цыганские ритмы, чем помня о том, чему обучал его строгий Черни. Вызовы на «бис», ещё и ещё, наконец, опустошённый и счастливый, он бежит к отцу, и затем они вместе спешат к матери, чтобы сообщить: госпожа премьерша пожаловала юному музыканту пять золотых дукатов.
Адам не скрывает от мальчика ничего. Обращается как со взрослым. Вот и сейчас рассказывает ему не без тревоги, что всё их состояние — сто тридцать четыре форинта. И, потупив голову, признается, что отправил новое письмо к князю Эстерхази — на этот раз с просьбой забыть о его необдуманном поступке и прислать на венский адрес те двести форинтов, от которых он, Лист, столь легкомысленно отказался.
Семейный совет идёт спокойно — без громов и молний, но и маленький Ференц чувствует, что в отношениях между отцом и матерью растёт напряжённость. Анну вообще не убеждают венские успехи сына. Может быть, и не талант музыканта их источник, а хорошенький, златокудрый мальчик, которого так приятно обласкать.
Адам недовольно стискивает зубы: как бы не так! Златокудрый мальчик, перед которым склоняется весь свет?! Что толку, что Анна переселилась в Вону? Не видит она ничего дальше своего носа.
Но это всего лишь безмолвный диалог. Так они только думают. Вслух не говорится ни слова. И всё же ребёнок ощущает это. И чутьё подсказывает ему: нужно обнять их обоих, радующихся сейчас свалившейся с неба нежданной удаче, пяти золотым дукатам. Обнять, сблизить их снова. Ведь это он, Ференц, породил между ними рознь, значит, он должен и восстановить между ними мир.
Адам очень скоро понял, что, помимо фортепиано, Ференцу нужно изучать теорию и композицию. Он отправляется к знаменитому Антонио Сальери. Маэстро в тот год исполнилось семьдесят два, но был он свидетелем смены целых эпох: знал знаменитого либреттиста Метастазио, театральных деятелей Кальцабиджи и Да Понте, сурового музыкального диктатора Глюка[9], пережил расцвет и увядание венецианской оперы, дружил с Гайдном и Моцартом, был учителем Бетховена и Шуберта, руководил Венской оперой, сам написал немало опер, подолгу вёл беседы — как друг, не как придворный — с императором Иосифом.
Маэстро Антонио Сальери в это время уже почти не выходил из дому. Лицо сморщилось, нос стал маленьким в сравнении с выпиравшим вперёд волевым подбородком. Сальери с участием отнёсся к талантливому мальчику из бедной семьи. Он отказался от какой-либо платы за учение и сказал:
— Завтра утром мальчик должен быть здесь. Старый человек вроде меня просыпается чуть свет и не знает, куда себя деть. Так что начнём с утра. Наперёд предупреждаю: у меня нот ни порядка, ни системы. Когда меня мучит печень, занятие будет продолжаться десять минут. А если накануне я хорошо высплюсь, промузицируем и до обеда. Надоест мне всё это — я разгоняю школяров. Деньги мне не нужны. Я и без того намного больше зарабатываю, чем могу истратить. Так что о плате не будем и говорить.
Очередной концерт назначили на 1 декабря 1822 года в Зале сословий.
Взявший на себя обязанности устроителя знаменитый Диабелли слал сообщения: «На балконе ещё есть три свободных ряда…» «два…» и наконец: «Билетов больше нет».
Декабрьский номер «Музик цайтунг» опубликовал полную программу концерта:
Клементи: «Увертюра».
Гуммель: Концерт для фортепиано си минор исполняет Ференц Лист.
Роде: «Вариации». Исполнит Леон де Сен-Любен.
Россини: ария из оперы «Деметрио и Полибио». Поёт мадемуазель Унгер.
Фантазии на фортепиано. Импровизирует по желанию публики двенадцатилетний Ференц Лист.
Диабелли устроил новый концерт. На этот раз в «Кернтнертор-театре». Ференц Лист только участник. Но он сыграл рондо из Концерта Риса ми-бемоль мажор с таким успехом, что на 12 января 1823 года назначается новый концерт — снова в Зале сословии.
Ференц Лист играет блестяще. Ему долго и восторженно аплодируют. Среди присутствующих в концерте секретарь Бетховена Шиндлер.
В антракте Шиндлер подошёл к отцу и сыну Листам и сообщил:
— Я подготовил ваш визит. На следующей неделе представлю мальчика Бетховену.
— Я слышал, господин Бетховен не любит вундеркиндов, — скромно заметил Адам Лист.
Шиндлер ответил с улыбкой:
— На днях он всё же прослушал одну девочку. Мадемуазель Блахетка — ровесница вашему сыну.
— И как? Маэстро остался доволен?
Шиндлер поправил очки в чёрной оправе и с грубоватым юмором заметил:
— Бетховен не прогнал малютку. И это уже большой успех…
Однако визит к Бетховену, несмотря на все заверения, закончился полнейшей неудачей.
Было февральское утро. Дул ветер. На подернутой гололёдом мостовой то и дело падали прохожие.
Пока Листы добрались до церкви Чёрных испанцев, пошёл снег — не такой, как у них на родине, — мягкий и пушистый, а колючий, больно впивающийся своими иглами в лицо.
Шиндлер ожидал их; пристально осмотрел платье маленького Ференца.
— Маэстро не любит вынаряженных мартышек.
Но Ференцу он кивнул одобрительно:
— Одежда в порядке.
Они начали медленно подниматься по лестнице. На втором этаже, перед двустворчатой дверью, на которой кое-где вздулась пузырями краска, они остановились. Шиндлер достал ключ, вставил его в скважину, открыв дверь, пропустил гостей вперёд.
Ференц и его отец остались в передней, а Шиндлер бочком проскользнул дальше. Мальчик думал только об одном: через несколько минут он предстанет перед великим мастером.
Между тем из внутренних покоев до них не доносилось ни единого шороха, словно там не было ни души. А потом вдруг кто-то заговорил, а вернее, громко закричал. Мальчик испуганно вцепился в отцовскую руку.
