Курцио Малапарти - Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941–1943
Из громкоговорителя автобуса вновь донеслось: «Ich liebe dich so tief…» Солдаты смеялись. Они сидели на крыльях своих грузовиков, на броне танков, опустив ноги в люки. И они ели. В этой быстротечной войне не было установленного времени для принятия пищи. Все ели, когда была возможность. Каждый солдат имел при себе паек, свой черный хлеб с мармеладом, термос с чаем. Иногда даже во время боя он доставал из ранца кусок хлеба, намазывал на него мармелад и одной рукой подносил ко рту, в то время как другой сжимал рулевое колесо грузовика или рукоять пулемета. Офицеры ели вместе с солдатами, ели то же самое, что и их подчиненные. «Ich liebe dich so tief», – поет голос из громкоговорителя.
Воздух был теплым. Колосья колыхались на ветру. Поля соевых бобов издавали шуршащие звуки, будто это шелк. Заросли подсолнуха медленно поворачивали свои длинные стебли с корзинками навстречу солнцу, как будто медленно раскрывая большие желтые глаза. По небу дрейфовали огромные белые облака. Русские солдаты застыли в вечном сне на борозде пахотной земли, их лица были укрыты колосьями пшеницы.
Из холма напротив нас советские снаряды вырывали фонтаны земли. Время от времени скрывающийся в поле отставший русский открывал огонь из своей винтовки. Пули летели над нашими головами с тихим свистящим звуком. Ревел двигатель. Лица солдат, их руки выглядели розовыми, более уязвимыми, имели более живой цвет по сравнению со сталью бронированных машин.
Глава 7
Красная ферма
Скуратовой, 8 июля
Мы останемся на этой ферме на целый день. Наконец-то несколько часов отдыха! Мы находимся примерно в десяти километрах к северо-востоку от села Братушаны, между селами Нова– и Стара-Кетрушика. Место, где расположена ферма, называется Скуратовой. Возможно, это название происходит от названия самой фермы. На расстоянии Скуратовой походит на лес или, я бы сказал, на парк у виллы в венецианском стиле. Однако этот парк окружает не стена, как в области Венеция, а забор. Домики, конюшни и другие сельскохозяйственные строения настолько низкие и приземистые, что их не видно на расстоянии. Они скрыты за огромной массой зеленых листьев и ветвей деревьев. Но по мере нашего приближения (было примерно 15:30, когда наша колонна, миновав Нову-Кетрушику слева, достигла окрестностей Скуратового), среди деревьев постепенно начинали появляться крыши и белые стены домиков, конюшни и амбары. На километры вокруг тянулась сельская местность, зеленая, обширная. Казалось, что морю колосьев нет границ. Это самая прекрасная картина, необычайно женственная и гармоничная, олицетворение плодородия и материнства, я имею в виду, материнства, которое вот-вот должно наступить; об этом говорили колосья, сулившие скорый урожай.
Мы въехали во двор фермы. Вокруг не видно ни души. Казалось, это место было покинуто. При нашем приближении пускались наутек утки самых пестрых расцветок, куры и кошки. На охапке соломы у стены конюшни лежала сука, выкармливавшая трех щенков. Она лежала не шевелясь и смотрела на нас. Когда солнце поднялось выше, его лучи постепенно опустились на стену, будто теплое масляное пятно. Но воздух был прохладен: ветер, который ослабел ночью, теперь снова постепенно набирал силу, обдавая нас долгими леденящими порывами. Когда мы шли через двор, у дверей конюшни появился старик. Из-за сарая вышла группа из примерно десятка женщин и детей.
За ними шел мужчина лет пятидесяти, который вел под уздцы лошадь, запряженную в небольшую повозку. Все они были явно уставшими, будто только что вернулись после целого дня тяжелого ручного труда. У всех были потяжелевшие взгляды, измазанные грязью лица, одежда и волосы были усеяны клочками соломы и травой. Я подумал, что они, должно быть, убежали в поля и прятались там среди колосьев два или три дня, испуганные или даже подавленные ходом боя, который переместился из Шофронкан на северо-восток к селу Братушаны, а теперь неуклонно приближался к Скуратовому. И вот они вернулись и обнаружили, что ферма цела, а дома, конюшни и амбары не пострадали.
И еще меня удивило и почти обидело их равнодушие. Они не только не казались удивленными, не только не испытали облегчения, увидев нас. Они даже не пожелали нам доброго дня. Пожилой мужчина снял свою шерстяную шапку, другие уставились на нас пристальным взглядом. Потом все в полном составе тронулись с места. Дети побежали через двор, девушки исчезли за домиком, а мужчина, отвязав лошадь, повел ее в сторону конюшни. Когда все разошлись, ко мне подошел старый крестьянин. Поклонившись, он сначала по-русски пожелал мне доброго дня, а потом добавил по-румынски: «Sanotate! (Здравствуйте!)»
Вот так, подумал я про себя, выглядит советская ферма. Несколько часов назад большевики оставили этот район, и уже несколько часов он не подчиняется советским законам. Эти поселки, эта ферма больше не являются частью экономической, политической и общественной системы СССР. Но здесь структура и организация коммунистического режима все еще сохранились в целости; пока еще не было времени сгладить отпечаток Советов, стереть черты советской системы. Про себя я подумал, что эта ферма возникла передо мной, как сыны Атрея появились на мгновение перед Генрихом Шлиманом, когда он переступил через порог микенских могил, с тем чтобы тут же со стенаниями вновь исчезнуть во мраке. Я хотел тщательно изучить ее, так тщательно, как только возможно. Ведь эта ферма была ячейкой общественного и экономического организма СССР. Это был прекрасный наглядный образец коммунистического общества, советского сельского хозяйства в миниатюре. Мне досталась неожиданная честь стать свидетелем перехода этой ячейки из одного строя, общественного, политического и экономического строя СССР, к другому. Мне повезло прибыть сюда именно в тот момент, когда эта метаморфоза должна была достичь своей самой важной фазы. Момент, который я переживал сейчас, был уникален. Он обещал мне уникальный исторический опыт. Из этой «ячейки» я мог почерпнуть огромное множество деталей о жизни в коммунистическом обществе. Но тщательно изучив эти детали (которые я буду описывать объективно, без полемической пристрастности, так как отношение полемиста в данном случае было бы в высшей степени неуместным), я как бы со стороны смогу разглядеть картину в целом, так чтобы каждый мог оценить значение данной метаморфозы.
Пока колонна разворачивалась в построение для лагеря (даже это построение является одним из видов боевого порядка), а солдаты укрывали свои стальные машины охапками пшеницы и ржи, пучками подсолнечника и соевых бобов, разворачивали небольшое противотанковое орудие и зенитные пулеметы в полях (наши машины построились на широком пространстве, прилегающем к ферме позади, скрытые от посторонних взглядов посадками деревьев), я отправился побродить по ферме, чтобы понаблюдать за тем, как работает все то, что меня окружает.
