Пит Шоттон - Джон Леннон в моей жизни
И хотя «оставание» редко было радостным или приятным, особенно с тех пор, как учителя начали определять нас в разные «рабочие команды», я убедился в справедливости поговорки об облаках и серебряном осадке в конце дня, проведенного в «постыдном состоянии» на территории школы. Наполнив огромный мешок фантиками от конфет, бутылками из-под содовой и редкими окурками, я, как и следовало, потащил свой «урожай» к одному из гигантских мусорных ящиков, стоявших у заднего входа в школу.
Подняв крышку, я увидел большой коричневый конверт, адресованный «Вильяму Эдварду Побджою, эсквайру».
Быть может, секретные документы? Я не удержался и вскрыл конверт и — против всех ожиданий — был вознагражден полусотней талонов на обед в школе, рассыпавшихся по земле, словно конфетти. Но это было только начало: мало того, что в конверте было еще три сотни талонов, после недолгих поисков в этом же мусорном ящике я заметил еще четыре таких же пакета.
Чтобы дать вам представление о том, что это был за клад, замечу, что каждый из этих талонов стоил один шиллинг и по ним большинство школьников получало еду в кафетерии при Куари Бэнк, а мои еженедельные средства не превышали одного шиллинга. Я просто случайно наткнулся на «выручку» кафетерия за всю предыдущую неделю, аккуратно упакованную в конверты и обреченную на сожжение. Однако почти все талоны находились в нетронутом состоянии и я был уверен, что их можно использовать.
Давно уже излечившись с помощью Джона от былой жадности, я с нетерпением ждал возможности поделиться с ним своей удачей. Как только мы оказались вне досягаемости слуха учителей, я сунул ему несколько талонов, которыми наспех забил свои карманы и заверил его, что у меня их видимо-невидимо.
Джон внимательно разглядел их, и глаза его полезли на лоб: «Где ты их взял?»
«В мусорном ящике — их там миллионы!»
«Значит, мы богаты! — заорал Джон, прыгая от радости. — Мы богаты, Пит. Мы ох…нно богаты!»
Примерно час мы болтались без дела, а потом, когда все учителя ушли, вернулись на территорию школы. Выполнив свою «миссию», мы во весь дух помчались к Джону домой и, убедившись, что там никого нет, заперлись в его маленькой спальне на втором этаже с окнами на Менлав-авеню. Приступив к делу, мы высыпали всю свою контрабанду на пол, разделили ее на кучки и тщательно пересчитали все талоны до последнего.
Общая сумма оказалась ошеломляющей: 1500 талонов, что из расчета стоимости талона в один шиллинг составило столь же бешеную цифру: 75 фунтов стерлингов (по инфляционным стандартам 1983 года это эквивалентно 750 фунтам стерлингов или почти 1500 долларов). Обезумев от ликования, мы начали колотить по стенам и по полу и во все горло выкрикивать друг другу невероятную статистику: «Полторы тысячи талонов!.. Семьдесят пять ё… фунтов!»
Неожиданно нас прервал громкий стук в дверь. К нашему ужасу, это была Мими. «Вы что там, с ума сходите?» — кричала она.
Конечно, Мими удивилась тому, как мы внезапно замолчали, спешно перебрасывая 15 сотен талонов под кровать Джона. Стук и крики становились все громче, пока мы наконец не были готовы открыть дверь. «Извини, Мими», — промямлил Джон, тут же придумав какое-то неубедительное объяснение, которым, за неимением каких-либо серьезных опровержений, ей пришлось в конце концов удовлетвориться.
Следующий этап заключался в оформлении делового отношения со всеми учениками нашего класса. Благодаря своему авторитету среди сверстников, Джон заставил сорок ребят дать клятву о сохранении тайны, взамен чему пообещал снабдить всех талонами на обед за половину стоимости. Ясное дело, это всех устроило: наши одноклассники каждую неделю могли забирать себе 2,5 из 5 шиллингов, которые родители выдавали им каждый понедельник. Мы с Джоном, в свою очередь, еженедельно делили между собой по 5 фунтов чистой прибыли.
Весь следующий месяц мы с Джоном ели столько ирисок и шоколада, сколько были в состоянии вместить наши желудки, и ходили в кино и плавательный бассейн, когда нам только хотелось. Начав вскоре курить, мы могли даже покупать целые пачки сигарет вместо того, чтобы «стрелять» у ушлых табачников по штучке, которые они загоняли по два пенса. Единственным ограничением наших «кутежей» было опасение вызвать подозрение, купив, скажем, новые часы или радиоприемник. В остальных же отношениях нам казалось, что мы живем, как короли.
Но это чудное положение дел однажды резко изменилось. Мы зашли днем в кафетерий и увидели, что рядом со старостой по сбору талонов стоял один из учителей и помечал номер серии каждого талона против фамилии подавшего его школьника. К счастью, мы с Джоном усекли это дело еще до того, как кто-либо из наших одноклассников успел использовать свой талон. И все же, один вредный пацан — Дональд Битти, несмотря на все наши угрозы и мольбы, отказался продать этот талон назад. Увидев, что учитель записал фамилию Дональда и номер талона, мы уже не сомневались, что нас ждет тюрьма.
Послеобеденные уроки мы провели в состоянии невыносимого страха, ожидая, что вот-вот в класс войдет предвестник нашей гибели — но ничего не произошло. В тот вечер мы всерьез подумывали сбежать за море, однако, всю ночь не сомкнув глаз, решили, что благоразумнее будет, как обычно, пойти в школу и надеяться на лучшее.
Но эта надежда была жестоко разбита, когда посреди одного из первых уроков в дверь постучал префект. «Директор хотел бы поговорить с Дональдом Битти», — произнес он официальным тоном.
После этих слов лицо Джона стало совершенно белым, а мое — красным, как свекла. Мы обменялись осторожными взглядами, выражавшими наше общее отчаяние. Я уже безуспешно пытался приучить себя к мысли о предстоящей жизни за решеткой.
Через каких-то пять минут Дональд Битти вернулся в класс и бросил на каждого из нас долгий непроницаемый взгляд. И без слов ясно, что как только урок окончился, мы с Джоном бросились к нему.
«Ну как? Что там было? Он спрашивал тебя про талоны?»
«Да, спрашивал», — невозмутимо ответил Дон.
«Ну и что же ты сказал?»
«Я просто сказал Пучеглазу, что недели две этот талон лежал у меня после того, как я не пошел обедать. Он спросил, уверен ли я в этом. Я сказал, что уверен, тогда он извинился за то, что оторвал меня от занятий.»
Мы с Джоном почувствовали себя словно два преступника, получивших королевское помилование на полпути к виселице. Осыпав «старину Дона» всевозможными комплиментами, превосходными степенями и заверениями в вечной дружбе, мы на радостях дали друг другу клятву никогда больше не вести себя плохо.
Но, конечно же, жажда проделок оказалась сильнее каких бы то ни было благочестивых намерений. И прежде, чем Куари Бэнк избавилась от нас, Джон родил еще две знаменитые хохмы.
