Евграф Комаровский - Записки графа Е.Ф.Комаровского
— Что вы, господа, не берете к себе никого еще в адъютанты?
Они поклонились и ничего не ответили. Лишь только государь отошел, то наследник спросил великого князя Константина Павловича:
— Ты доволен Комаровским?
Он отвечал:
— Доволен.
— То сделай же мне одолжение, — продолжал наследник, — возьми его к себе в адъютанты, а я возьму Путилова.
После государь опять подошел к ним и сказал:
— Что, господа, надумались ли?
Тогда великие князья уже просили о назначении к ним в адъютанты: наследник — Путилова, а великий князь Константин Павлович — меня и с повышением в чине, на что император изъявил свое соизволение. Стало быть, и в сем случае видна была ко мне милость наследника.
Сие повышение в чине было для меня весьма выгодно, но обидно для моих товарищей, ибо я был из младших поручиков[30]. Новая моя должность была гораздо покойнее прежней, а главное, что я ни за какие упущения по оной не подвергал себя ответственности. Мне казалось, что император Павел был ко мне милостив.
Января 6-го 1797 года, в день Богоявления Господня, был парад всем гвардейским войскам для водосвятия и окропления знамен и штандартов святою водою. Мороз был в 14 градусов при сильном ветре. Иордань была устроена против сената; император и оба великих князя были при войсках верхами, а императрица, великая княгиня, великие княжны и весь двор шли пешком из Зимнего дворца на Иордань и обратно, и многие от сего занемогли. При императоре Павле поздравления делались всегда накануне придворных праздничных дней, а так как на другой день было рождение великой княжны Анны Павловны, то и приказано было съезжаться во дворец к вечеру того же 6 числа. Началось поздравление. Император обыкновенно всем мужчинам давал целовать руку; когда пришла моя очередь и я подошел к нему, его величество, придержав мою руку, сказал с веселым видом:
— Что, брат, справился ли ты, все ли у тебя цело? — Надобно было разуметь, что не отморозил ли я чего.
Я отвечал, что совершенно здоров.
Наступило время приготовления к отъезду на коронацию. Вся свита разделена была на несколько отрядов, но принадлежавшим к великим князьям приказано было собраться в Павловское, где и двор находился. Тут я нашел комендантом и шефом Павловского гренадерского полка[31] Ф. Ф. Вадковского, с которым я был очень знаком и которого иначе не видал, как сидевшего целые дни перед камином в вольтеровских креслах; он служил камергером при дворе, куда он никогда не ездил. В древние времена он был любимцем императора Павла и был в его свите, когда его величество вояжировал под именем Северного графа. Ф.Ф. сам не мог надивиться этой с ним перемене и сказал:
— Я должен был принять, что мне предложили; я его давно знаю, он шутить не любит, хотя уже двадцать лет, как я военную службу оставил.
За несколько месяцев перед отъездом в Москву на коронацию император купил у графа Безбородка преогромный его дом против Головинского сада и назвал оный Слободским дворцом. Приказано было пристроить две большие по бокам деревянные залы; сей дворец сгорел во время нашествия французов. Отряд, в котором я находился, приехал в Москву прежде двора. Свита великого князя Константина Павловича помещена была против Слободского дворца, в старом сенате, где назначено было место пребывания и для его высочества. По принятому обыкновению император остановился в Петровском дворце. Вся гвардия на сей случай была отправлена в Москву. В церемонию наряжены были камергеры и камер-юнкеры; а так как было холодно, то и приказано было им иметь юберроки, т. е. род широких кафтанов, из пунцового бархату. Ничего не было смешнее, как видеть этих придворных, привыкших ходить по паркету в тонких башмаках и шелковых чулках, — верхом Бог знает на каких лошадях, и на тех — не умеющих держаться и управлять ими; многих лошади завозили куда хотели, и оттого сии царедворцы потеряли свои ряды и наделали большую конфузию. Особливо примечателен был между ними граф Хвостов, бывший тогда камергером. Император остановился в Кремле только чтобы приложиться к святым мощам и иконам, и, сев опять на лошадь, продолжал шествие свое до Слободского дворца, куда прибыли уже, как начало смеркаться. Мимо государя прошли, однако же, церемониальным маршем все войска, бывшие в строю. Надобно было посмотреть на несчастных придворных; некоторых из них принуждены были снимать с лошадей, так они от холоду, можно сказать, окоченели.
Великий князь поручил мне купить для его седла лошадей. Я ездил по англичанам, барышникам, но ничего не мог найти порядочного. Мне сказали, что есть хорошие верховые лошади у г. Гончарова, имевшего славные, парусинную и бумажную, фабрики. Узнав, где он живет, я к нему поехал, но не застал его дома, а жена г. Гончарова просила меня к ней войти, что я исполнил. Она приняла меня очень ласково, говорила, что муж ее будет в отчаянии, что не случилось его у себя, что он непременно на другой день сам ко мне приедет; просила только сказать, где я живу, в котором часу он может со мною видеться, изъявляя желание чаще у себя меня видеть, пока двор пробудет в Москве. На другой день, чуть свет, г. Гончаров был уже у меня, и мы вместе поехали к нему смотреть лошадей. Я нашел у него двух — очень хороших статей, и сказал ему, что я должен их показать великому князю Константину Павловичу, что я, по приказанию его высочества, ищу для него лошадей.
Гончаров обеспамятел от радости и сказал:
— Ах, как бы я был счастлив, если бы мои лошади понравились его высочеству, и удостоил бы великий князь принять.
Я ему отвечал:
— Я не думаю, чтобы великий князь принял ваших лошадей даром.
По возвращении во дворец я донес его высочеству, что я нашел двух лошадей, и спросил, когда угодно будет их видеть, назвав и хозяина оных. Великий князь приказал привести их на другой день, но чтобы отнюдь г. Гончарова тут не было. Я тотчас послал к нему ездового с запиской, прося его самого не беспокоиться; я узнал после, что Гончарова это очень огорчило. Одна из лошадей очень понравилась его высочеству, и он приказал узнать о цене; я ему доложил, что хозяин этой лошади денег не возьмет, а, если угодно, можно сделать ему подарок. Великий князь приказал мне отвезти к нему табакерку с бриллиантами, стоящую цену лошади. Гончаров был чрезвычайно рад этому подарку и не переставал носить табакерку, хотя не нюхал табаку, покуда всем знакомым своим оной не показал. С тех пор Афанасий Иванович Гончаров сделался моим хорошим приятелем и просил меня принять от него в подарок одну лошадь.
Император Павел назначил день своего коронования в светлое Христово Воскресенье. Вся императорская фамилия говела на Страстной неделе и в Великий четверг должна была причаститься Святых Тайн, кроме императора, в церкви у Спаса за золотою решеткой. Обедня совершаема была митрополитом Платоном; я был дежурным, находился тоже в церкви и был свидетелем зрелища, которое навсегда у меня останется в памяти.
