Борис Голлер - Лермонтов и Пушкин. Две дуэли (сборник)
Что касается пародийности поэмы по отношению к Пушкину – то мы чуть-чуть задели эту тему в начале нашего размышления. Охотно можем привести еще несколько примеров…
Но скука, скука, боже правый,
Гостит и там, как над Невой…
…сразу погружает нас в атмосферу не просто пушкинскую – но конкретно романа «Евгений Онегин». Помните? Онегин в деревне…
…потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов…
Поскольку Онегин приехал сюда из Петербурга, то, естественно, и здесь – «скука, как над Невой»!
Чего только стоит описание местных (тамбовских) дам:
И там есть дамы – просто чудо!
Дианы строгие в чепцах,
С отказом вечным на устах.
При них нельзя подумать худо;
В глазах греховное прочтут
И вас осудят, проклянут.
У Пушкина:
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима…
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда…
И дальше поэма Лермонтова полнится сплошными перепевами «онегинских» мотивов.
О героине – Авдотье Николаевне, Дуне, супруге казначея, говорится:
Для большей ясности романа
Здесь объявить мне вам пора,
Что страстно влюблена в улана
Была одна ее сестра.
Поскольку сестра Дуни для фабулы вовсе не имеет значения – и после разговора сестер об улане вообще больше не появляется – и нам все равно, была у героини сестра, не была – не понять сей пассаж как прямой намек на пушкинскую Ольгу просто нельзя. «Улан умел ее пленить // Улан любим ее душою…», ну и дальше – про то, как она стоит с ним «стыдливо под венцом».
Вот описание самого героя у Лермонтова:
Штабротмистр, строен, как корнет,
Взор пылкий, ус довольно черный…
Пушкин во Второй главе романа представляет нам Ленского: «Дух пылкий и довольно странный…» Откровенная замена «духа» «взором» и «усом» при той же конструкции фразы…
И дальше – про штабротмистра Гарина:
Шутя однажды после спора
Всадил он другу пулю в лоб…
Тоже, как вы понимаете, некоторое сходство – с неким героем Пушкина.
Страстьми земными не смущаем,
Он не терялся никогда…
Этот «не смущаемый страстьми земными» герой сильно напоминает Онегина, покуда тот не ощутил укол истинной любви к Татьяне.
Про героиню у Лермонтова:
Она картавя говорила,
Нечисто Р произносила;
Но этот маленький порок
Кто извинить бы в ней не мог…
Пушкин тоже оттенял нечто подобное:
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю…
Забавно объяснение Гарина с Дуней на вечере у губернского казначея, ее мужа:
Она, в ответ на нежный шепот,
Немой восторг спеша сокрыть,
Невинной дружбы тяжкий опыт
Ему решила предложить —
Таков обычай деревенский!
Помучить – способ самый женский.
«Богат, хорош собою, Ленский // Везде был принят как жених // Таков обычай деревенский». (Заметим, это все он делает так же открыто и в вызывающе пародийном – «Журналисте, читателе и писателе»!)
Но уж давно известна нам
Любовь друзей и дружба дам.
«Врагов имеет в мире всяк, // Но от друзей спаси нас, Боже! // Уж эти мне друзья. Друзья! // О них недаром вспомнил я!» – можно цитировать до бесконечности из Пушкина по тому же поводу. «Надзоры теток, матерей // И дружба тяжкая мужей».
А это бесконечное множественное число, тоже откровенно – из «Евгения Онегина». «Мы», «нам»:
Тогда, как мы, враги Гимена,
В семейной жизни зрим один
Ряд утомительных картин…
«Я жить спешил в былые годы…» – напоминает нам автор в своем лирическом отступлении – эпиграф к Первой главе из Вяземского («и жить торопится. И чувствовать спешит…») – эпиграф, кажется, не менее известный, чем сам роман Пушкина.
Или в другом – столь же лирическом:
Ужель исчез ты, возраст милый,
Когда все сердцу говорит,
И бьется сердце с дивной силой,
И мысль восторгами кипит…
Так и хочется продолжить пушкинским:
Ужель, и впрямь и в самом деле,
Без элегических затей
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?.
И ей ужель возврата нет,
Ужель мне скоро тридцать лет?..
А объяснение Гарина с Дуней, похожее на известное письмо Онегина к Татьяне:
Я вижу, вы меня не ждали —
Прочесть легко из ваших глаз;
Ах, вы еще не испытали,
Что в страсти значит день, что час!
Среди сердечного волненья
Нет сил, нет власти, нет терпенья!..
А у Пушкина это…
И я лишен того: для вас
Тащусь повсюду наудачу;
Мне дорог день, мне дорог час:
А я в напрасной скуке трачу
Судьбой отсчитанные дни…
Такое ощущение, что два текста Пушкина и Лермонтова можно бы просто переставить местами.
А сцена в поэме Лермонтова – появление мужа героини в момент объяснения героев:
Штабротмистр преклонил колени
И молит жалобно; как вдруг,
Дверь настежь – и в дверях супруг…
Можно бы просто продолжить – по Пушкину:
И тут героя моего
В минуту злую для него
Мы, мой читатель, оставляем…
Но Лермонтов продолжает по-другому:
И через час ему приносит
Записку грязную лакей.
Что это? чудо! Нынче просит
К себе на вистик казначей…
Драматический финал и «злую минуту» для героя Лермонтов заменяет грязной запиской, принесенной лакеем. Ничего не произошло. «Нынче просит – к себе на вистик казначей…» Все! Карточная игра – вместо жизни и смерти.
