Эрик Валлен - Я – доброволец СС. «Берсерк» Гитлера
К тому времени мы уже провели несколько часов в настоящем аду, но находиться там еще дольше было просто невозможно. Мы слышали рев танковых моторов, который неотвратимо приближался. Они наверняка нацелили свои орудия на пылающую ферму, из двора которой мы упрямо продолжали вести огонь. Темнота начинала рассеиваться, вот-вот наступит рассвет. Сумеем ли мы тогда прорваться? Выстрелы русских автоматов уже слышались угрожающе близко.
Я побежал к бронетранспортеру, чтобы связаться с командиром роты, но рация не работала! Трясущимися руками я защелкал тумблерами, но так и не смог ее включить. Даже не думая о том, что меня могут заметить на фоне пламени, я перебежал на северную часть холма и укрылся за кустом, чтобы оценить общую обстановку. Оказалось, что танки уже были в каких-то 200 метрах! Я даже различал очертания бронированных гигантов на фоне встающего солнца. Из низины между двумя холмами было слышно, как русские кричали: «Ура-а-а-а!» Неужели это конец?..
У ворот я столкнулся с запыхавшимся посыльным командира роты. Он закричал:
– Уходите! Их пехота уже прорвалась!
Все его лицо было в крови из ранения на щеке, а он сам едва держался на ногах. Мы помогли многочисленным раненым забраться в бронетранспортеры и кинулись назад за минометами, которые мы в ужасной спешке побросали в машины. Мы помогли посыльному забраться в мой вездеход и тронулись.
Мы ехали все быстрее вниз по склону холма и выскочили в поле. И вот тут выяснилось, что вражеские солдаты окружили нас. Справа, слева и впереди мелькали серо-коричневые тени. Однако никто даже не подумал открыть по ним огонь, так как не хотелось дать им понять, что прямо перед их глазами сейчас проезжали немецкие машины. Никто тогда не мог знать, как далеко успели уйти «свои».
Сдавленным голосом посыльный рассказал мне о том, что как только выяснилось, что связь оборвалась, командир роты немедленно отправил к нам посыльного с приказом отступать. Первый посыльный был ранен на полпути где-то между холмами, но у него хватило сил ползком вернуться обратно и доложить о своей неудаче. В это время остаткам нашей роты было приказано сесть в машины, но ротный прислал уже второго, этого посыльного, которому удалось добраться до нас, пока коммунисты не заблокировали дорогу. Старуха с косой дала нам небольшую отсрочку, и с ее помощью мы сумели отсрочить гибель всего нашего минометного взвода, ведь для эсэсовца плен означал расстрел, иногда после пыток.
На полной скорости наши бронетранспортеры пересекли поле. Так мы добрались до нужной дороги в направлении Штеттин – Альтдамм, и через несколько километров встретились с нашей ротой. Ее сильно потрепали. Рота понесла огромные потери, и я уже не видел среди уцелевших многие знакомые лица. Больше всего мы, шведы, переживали потерю Арне Йоханссона. Он был настоящим шведским социалистом, который в военное время оставил дома жену и троих детей. Он прибыл сюда, на восток, и взял в руки оружие, чтобы защитить их, чтобы не позволить ужасу войны добраться до родной страны. Он и несколько его товарищей погибли 1 марта в контратаке под Равенштайном. Ротному командиру приходилось несколько раз охлаждать его боевой пыл, который вспыхивал, когда ситуация становилась особенно острой, но в результате это стоило ему жизни.Глава 6 Плацдарм у Штеттина
Русские начали крупное наступление. В их распоряжении было большое количество тяжелой артиллерии и бесчисленная пехота, в основном это были киргизы, калмыки и другие народности Средней Азии. Эти туземцы стали более заметными, поскольку потери русских и украинцев были колоссальными. Они неумолимо оттесняли нас к нашему плацдарму у Штеттина. Плацдарм уже стал меньше в размерах и теперь охватывал лишь окраины Альтдамма на восточном берегу Одера и его окрестности. К началу марта коммунисты уже успели прорваться к берегу этой реки.
Необходимо было любой ценой удержать Штеттин, чтобы враг не смог напасть с фланга на войска Кюстрина и Франкфурта-на-Одере, которые блокировали дорогу в Берлин. Но не только наше командование понимало важность этого плацдарма для обороны Германии, понимали это и русские, и поэтому они отправили сюда все силы, какие смогли забрать с других фронтов. Бои вокруг Курляндского котла практически сошли на нет, русские отправили в сектор Штеттин – Альтдамм большую часть воевавших там артиллерийских корпусов, танковых и пехотных дивизий, минометных батальонов, среди которых были и элитные войска. Они должны были отбросить нас за реку.
Ни днем, ни ночью не прекращался сокрушительный огненный дождь из снарядов всех калибров: от самых тяжелых гаубиц, «Сталинских органов», 120-мм минометов и пехотных орудий до 37-мм противотанковых пушек. И все они были нацелены на небольшой кусочек земли, который занимали наши войска. Тут же находились оружие, боеприпасы и снабжение, поэтому мы несли слишком тяжелые потери. Командир нашей роты Перссон был ранен и отправлен обратно в Штеттин.
Один из взводных нашей роты, обершарфюрер Хоппе, ослеп, получив разрывную пулю. Его отнесли в подвал; двоих солдат послали за санитарами. Ужасный шквал снарядов «Сталинских органов» заставил их вернуться в подвал, где на цементном полу лежал человек, его лицо было залито кровью, а глаза выбиты. Он не произносил ни слова, но по его тяжелому, прерывистому дыханию, по тому, как он поджимал губы, сжимал и разжимал кулаки, было видно, что он испытывает невыносимую боль. Как только стих грохот «Сталинских органов», двое солдат пообещали взводному, что снова попытаются выбраться и приведут санитаров. Но Хоппе приподнялся на локте и гаркнул:
– Какого черта? Эсэсовец будет идти вперед, пока у него есть ноги.
Не сдержав стона, он перевернулся на бок, приподнялся на обеих руках и с огромным трудом выпрямился во весь рост. В тусклом свете подвала лицо высокого обершарфюрера под маской полузапекшейся крови светилось призрачной, болезненной бледностью. Вытянув вперед руки, он неуверенной походкой, спотыкаясь, направился к двери. Двое товарищей обняли его, чтобы не дать упасть.
– Держите за руку! – зарычал он. – Меня так просто не взять!
Мы с грустью смотрели за тем, как ему помогли выйти из зоны обстрела через маленькие садовые участки, превратившиеся в пепел, мимо развалин небольших домов, где жили рабочие Штеттина, к ближайшему перевязочному пункту. Мы понимали, что заменить его будет сложно. Хоппе был истинным львом среди эсэсовцев, настоящим гигантом: он был силен, как медведь, и всегда без страха бросал вызов смерти. Он остался все таким же сильным человеком, он стал беззащитным, как ребенок, он спотыкался, пробираясь через воронки на поле боя к жизни, в которой больше не будет света.
