Екатерина Глаголева - Вашингтон
Утром 3 июля французы выступили в поход. Их путь лежал через долину, где был убит Жюмонвиль; вид непогребенных изуродованных трупов возбудил ярость в их соотечественниках. Месть! В то время как люди Вашингтона поспешно рыли окопы, со всех сторон раздались боевые крики и улюлюканье индейцев. Разбившись на три колонны, французы взяли британцев в кольцо; пули полетели сразу отовсюду — «из-за каждой кочки, дерева, пня, камня или куста», как потом записал Джордж. К его досаде, профессиональные солдаты Маккея, не дрогнув, стояли под огнем французов, но ряды виргинцев рассыпались — они бросились в укрытие.
Враг был невидим, прячась в лесу и расстреливая свои жертвы практически в упор, с расстояния в 55 метров. Во второй половине дня разверзлись хляби небесные, и британцы и их пушки увязли в жидкой грязи, а окопы превратились в канавы, наполненные водой. Намокшие мушкеты не могли стрелять. К вечеру форт Несессити представлял собой жуткое болото, заваленное телами, плававшими в крови и грязи. Вашингтон лишился трети своих солдат. Кроме того, безжалостные французы перебили всех коров, лошадей и даже собак, попавшихся им на глаза. Сами они потеряли всего трех человек убитыми и 17 ранеными. (Впоследствии Вашингтон и Маккей, чтобы не погубить окончательно свою репутацию, преувеличили французские потери до трехсот человек, уравняв их с британскими.)
Было около полуночи, когда командир французов наконец-то изъявил желание принять парламентеров. К тому времени люди Вашингтона, укрывшиеся за оградой, со страху прикончили все запасы рома и каждый второй был мертвецки пьян. Вашингтону и Маккею не оставалось иного выхода, кроме сдачи: что они могли сделать без пороха и запасов продовольствия?
Вести переговоры поручили Якобу ван Брааму. Французы передали ему условия капитуляции. При неверном свете единственной свечи британские офицеры пытались разобрать слова, написанные отвратительным почерком и расплывающиеся на влажной бумаге. Сделать это никому не удалось, и все взгляды устремились на ван Браама. Тот передал на словах то, что удалось запомнить: французский рейд — возмездие за смерть Жюмонвиля; побежденным гарантируют пощаду в случае «раскаяния», их не возьмут в плен, а отпустят по домам с воинскими почестями, знаменами и барабанами. Офицеры подписали капитуляцию.
Впоследствии оказалось, что переводчик оказался слегка неточен: французы мстили за убийство Жюмонвиля, а не просто за его смерть. Подписав документ, британские офицеры признали, что это было именно убийство, и дали в руки французам крупный козырь в пропагандистской войне.
Для довершения унижения индейцы, помогавшие французам, разграбили британский обоз и на всём обратном пути к Уиллс-Крику всячески донимали отступавших солдат. Виргинцы стали массово дезертировать, и Вашингтон никак не мог этому помешать.
Среди награбленных вещей оказался дневник Вашингтона, который французы передали губернатору Дюкену. «Нет ничего более подлого, низкого и черного, чем чувства и мысли этого Вашингтона!» — воскликнул тот, пролистав тетрадь. (Два года спустя дневник был опубликован в Париже с глумливыми комментариями. Узнав об этом, Джордж чуть не сгорел со стыда.)
Когда две недели спустя Вашингтон отправился в Уильямсберг, в столице уже только и разговору было, что о его подвигах. Поначалу поражение, которое он потерпел от французов, и признание в «убийстве» Жюмонвиля настроили общество резко недоброжелательно к молодому офицеру. Заботясь о собственной репутации, Динвидди утверждал, что Вашингтон нарушил его приказ и ввязался в бой с французами до подхода основных сил. Вместе с тем в Лондон он сообщил лишь о «небольшой стычке, в которой офицеры действовали рассудительно, а наши небольшие силы — необычайно храбро». Он также жаловался на «чудовищную» неспособность других колоний прийти на помощь Виргинии.
В самом деле, пока французы расстреливали виргинцев в форте Несессити, в Олбани (Нью-Йорк) проходил конгресс уполномоченных от всех тринадцати колоний, которые должны были выработать план совместных действий, а также договориться о сотрудничестве с союзом шести племен ирокезов. На конгрессе было представлено несколько планов объединения, в том числе план Франклина о создании единого правительства во главе с генерал-президентом, назначаемым королем, и Советом из народных представителей. Но этот план был отвергнут и колониями, боявшимися утратить свои прерогативы, и Лондоном, поскольку король счел его чересчур демократичным.
Постепенно осуждение сменилось признанием того факта, что форт Несессити действительно был поставлен в тяжелейшие условия. В конечном итоге палата депутатов, собравшаяся в начале сентября, даже воздала Вашингтону и Маккею почести за храбрость, проявленную при защите родины. Губернатор Мэриленда Горацио Шарп, еще недавно порицавший Вашингтона за непродуманные действия, лично написал ему и объяснил, что как только общественности стала известна правда о произошедшем в Несессити, она сразу переменила мнение: «Ваша репутация восстановлена».
Однако было решено разбить Виргинский полк на десять отдельных рот во главе с капитанами, а это значило, что Вашингтон переставал быть его командиром. В запальчивости он решил было подать в отставку, но потом опомнился: в колониях служба в армии была лучшим способом быстро сделать карьеру. К тому же он полюбил эту жизнь, полную лишений, опасностей и риска, и чувствовал в себе призвание к военному делу. В конце октября молодой офицер решил сшить себе великолепный мундир и выписал из Лондона золотой аксельбант, шесть ярдов золотого галуна, 24 золотых кольца для амуниции, роскошный малиновый кушак, четыре дюжины позолоченных пуговиц и шляпу, отделанную золотым шнуром.
Десятого декабря 1754 года умерла маленькая Сара Вашингтон — дочь Лоуренса. Неделю спустя ее мать Анна, уже два года как вышедшая замуж за Джорджа Ли (тоже вдовца, сына лондонца Ричарда Ли), сдала в аренду бывшему деверю поместье Маунт-Вернон с восемнадцатью жившими там рабами. По условиям арендного договора Джордж был обязан на каждое Рождество от имени бывшей невестки отправлять в Англию 15 тысяч фунтов табака в пятнадцати больших деревянных бочках; это обязательство побуждало его как следует вести дела и не запускать имение.
Джордж помчался в Маунт-Вернон, который был дорог его сердцу как памятное место, связанное с любимым братом. Дом стоял на высоком холме на берегу Потомака, оттуда открывался чудный вид на реку, утесы, окрестные леса и плантации. Как раз в те дни поверхность воды покрывали тучи диких уток, слетавшихся туда зимовать.
