Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого
Но ребята у Володи бывали, последнее время особенно часто. Думаю, что Никита по-настоящему сумел увидеть его как актера. Он и на концерты ездил, и на спектаклях бывал почаще, чем Аркадий. Аркадий тоже ходил, смотрел, но как-то без энтузиазма. В детстве ему нравилось, что папа водил его в цирк и там познакомил с Никулиным.
Аркаша и сейчас театр не очень любит. А Никита видел. И слава богу.
Я думаю, что есть справедливость в том, что ребята чувствуют себя по отношению к Володе не отдельно от своего поколения. Это скромнее, демократичнее и объективнее, чем если бы они привыкли быть сыновьями великого человека, — ездили бы на его машинах, пользовались бы контрамарками, валютой…
И я старалась, чтобы Володя не приносил в дом слишком много, чтобы его приход не был какой-то материальной манной небесной. И Володя это понимал, никогда на это не обижался.
Сейчас мне кажутся дикими и глупыми вопросы: почему Никита не отвечает на письма поклонников Володиного творчества, почему Аркаша не выступает на вечерах воспоминаний? И не надо отвечать на эти письма, и не надо ходить на вечера воспоминаний… Они не сувениры, не экспонаты будущего музея Высоцкого, в котором я хочу работать. Они должны прожить свою жизнь. Достаточно того, что когда Никита выходит на сцену, — первые несколько минут в зале стоит громкий шепот: «похож — не похоже»… Трудно входить в искусство. Но они молодцы. Я довольна своими сыновьями.
— Я последний вопрос: Ваше отношение к книге Марины Влади?
— Тут вот что важно сказать… Если Володя в какой-то момент выбрал другую женщину, то это его выбор. Его! Не то, что женщина вероломно вмешалась, украла, разрушила семью, — Володя выбрал. Его право выбора для нас — это самый главный святой закон. Мне как-то не удалось еще прочесть целиком книгу Марины, но теперь она у меня есть, — и я обязательно прочту. Более внимательно и фундаментально. Я просто хочу, чтобы никому не приходило в голову начинать сравнивать… На кухонном ли уровне или на серьезном — решать за нас классические русские вопросы: кто виноват? И что нужно было делать?
Я стараюсь документально, точно вспомнить тогдашнюю жизнь. Погрузиться в ту жизнь. Сама я бы не смогла написать эту книгу — просто один умеет делать одно, другой — другое. И если бы Вы не стали ходить ко мне с этим магнитофоном, сама бы я никогда не решилась. Я претендую только на документальную мемуаристику, — а Марина написала художественное произведение. Это роман. И чего тут сравнивать…
Володя мне однажды сказал, что я никогда не относилась к нему как к мужу, а относилась как к старшему сыну.
Это, конечно, не совсем правда, но что-то в этом есть. Сейчас — с поправкой на мои пятьдесят лет — сейчас я старше Володи. И отношусь к нему как к младшему. Мои дети — уже взрослые мужчины. Скоро они станут Володиными ровесниками. И я их не разделяю, — я люблю их одним сортом любви. В этом моя ошибка, но в этом и правда.
У меня на самом деле нет враждебности к Марине… Есть горечь, что у нее враждебные отношения с моими детьми. Но это пройдет.
24 мая 1990 г.
Людмила Владимировна АБРАМОВА (II часть)
— Людмила Владимировна, как Вы считаете, где и как были записаны первые пленки Высоцкого?
— Первые пленки, конечно, кочаряновские. Лева Кочарян начал записывать Володю в 1961 году, — там своих песен было еще немного. Но был, например, «Король» Окуджавы. «На Тихорецкую» — в очень хорошем исполнении, но ни одна из этих пленок не сохранилась.
— Существует легенда, что на первых записях и на первых концертах Вы иногда подсказывали Высоцкому слова…
— На многих концертах или он считывал с губ, или я по бумажке читала ему что-нибудь новенькое, а если Вы имеете в виду запись в Лефортово, то да — это было. Мы продумали, что мы хотим записать, что и привело к появлению первых циклов про шалав, про добрых жуликов.
— Меня поразило, что Высоцкий считывал с Ваших губ…
— Да мало ли чем я могу поразить! Только я не хочу, — это не имеет никакого значения, то факты моей-моей биографии. Да, семь лет я была замужем за Володей. Для меня это самое большое событие моей жизни, но не надо писать мою биографию. Никто не должен писать свою биографию, занимаясь Володей. Если Володя нигде не упомянул сам об этом, — дадим ему право создавать свою биографию. Вот теперь говорят: «канонический текст»! Какие могут быть каноны, какие канонические тексты?! Я понимаю, что человеку нравится именно это, но какие могут быть каноны?
Или часто возникают недоразуменя: «песня была написана для такого-то фильма»… Был такой разговор, что песня «Спасите наши души» была написана для фильма «Прокурор дает показания». С завидным упорством люди утверждали это, потому что Володя вел переговоры с режиссером, что он какую-то песню в этот фильм даст. Ну и что из этого? Песня была написана совершенно отдельно и до фильма.
И так часто: «Песня для этого фильма»! Вовсе нет — песня родилась сама по себе. На заказ Володя тоже писал, писал легко, а иногда и совершенно гениально, а очень многие песни… Ну, например, подходит режиссер и говорит:
— Напиши какую-нибудь песню.
А Володе хочется дать жизнь песням, которые уже есть, — хорошим песням. А иногда просто не было времени их написать. Для фильма «Я родом из детства» специально ничего не было написано, а просто массив самых удачных песен того времени вошел в картину. Шпаликову они нравились, и Туров за них ухватился…
— Первые песни… Было ли у них обсуждение слов, строчек, вариантов?
— Никогда. Я позволяла себе критические замечания только в самых крайних случаях, — просто мне очень редко что-нибудь не нравилось. Мне с самого начала все это страшно нравилось. Были, конечно, какие-то минуты… Но вот мое личное мнение, что Володя с самого начала значительно крупнее, чем Окуджава или Галич. У Володи мною раз были выходы за пределы, совершенно за пределы! — настолько, что после этого ничего не скажешь, кроме: «Ты, Моцарт, — Бог, и сам того не знаешь».
Эти выходы вне человеческого понимания, выше собственных возможностей: они у Володи были, и их было много, и происходили они совершенно неожиданно. Идут у него «шалавы», например, и потом вдруг — «Штрафные батальоны»! тогда он этого не только оценить, но и понять не мог. А это был тот самый «запредел». У интеллигентных, умных взрослых людей, таких как Галич и Окуджава, — у них такого не было. У них очень высокий уровень, но они к нему подходят шаг за шагом, без таких чудовищных скачков, без запредела.
