Владимир Герлах - Изменник
Дядя Прохор с изумлением сначала молча, смотрел на нее, потом ударил кулаком по столу: «Совсем с ума спятила! Как ты можешь говорить такую несуразицу? Забыла ты видно как твои родители с голоду умерли? От этой собачьей власти! Забыла ты, как эта власть весь народ голодом морила, стреляла и по концлагерям гноила… С голоду мы правда теперь не сдыхаем, а посмотри как живем! На капусте, да на картошке сидим? Знаем мы, что с немцами нам будет не сладко… да ведь уйдут они. Галанин сам говорил: «как только Сталина они повесят, заживем мы снова свободной жизнью». «С помещиками, с царем да с кнутом?» — «С помещиками — нет. Он сказал, что этого не допустит… с царем? почему нет? С нашим мужицким ца- рем. А вот кнут кое кому ой как нужен, к тебе, дуре, первой, чтобы выбить дурь из твоей головы. А Галанина не тронь! Наш он, никакой не изменник! И жалеет и любит он нас больше чем немцев. Я это всем своим сердцем почуял, когда он сказал: «Разве я не знаю, почему немцы так легко идут вперед? Почему ваши бойцы целыми армиями сдаются? Потому что русские люди они и не желают за какой то сволочной союз умирать. Потому что нет сейчас нашей России, за которую и они и я сам с радостью умерли бы». Вот какой он. А те, что сдались в плен и к немцам перешли, ты что думаешь, тоже изменники? а твой Ваня? Ведь он беспартийный и, наверное, тоже руки вверх поднял — за твоего Сталина ни за что не умрет… Что же, и его будешь ненавидеть?»
Тетя Маня прекратила спор: «Да, довольно вам ругаться. И чего ты, старый, привязался к нашей девочке, видишь она сама не своя стала. Иди руби дрова и топи печь… нужно же что нибудь гостям приготовить. Никак мне нельзя лицом в грязь ударить. А чем я их угощу — ума не приложу. У меня только одни огурцы и картошка, да бутылка водки, что на твою свадьбу берегу. Ох грехи, грехи, и все это Нинка виновата со своими гостями, вижу, что в Галанина втрескалась. Нужно ей поскорей замуж! А что, Галанин старый очень?» — «Старый осел», кричала Вера: «Я ему прямо в лицо сказала когда переводила, не знала, что он по-русски понимал. Я его много ругала и палачем тоже. А он только смеялся и рот на сторону косил. Нина верно эту его манеру отвратительную заметила — будто он нас всех за дураков считает».
— «И вот опять не права», поднял к небу палец дядя Прохор. Любил он эту позу проповедника и обличителя, не даром всю свою жизнь около священнослужителей терся… и сам немного на попа смахивал, с маленькой козлиной бородкой и глазами ясными и кроткими, часто поднятыми к небесам… только вот нос немного всю его набожность портил, большой красной морковью: «И опять соврала. Вовсе он не старый, чуток в висках сметаны есть, а лицо совсем молодое, глаза как гвозди, усищи черные, ну прямо парень молодой, только вот матом часто кроет, но зато весело и приятно всем от этого становится, даром что бабы обижаются. Ну, ладно, что с дурой спорить… время за дело приняться — в бой поспешим поскорей!» запел он во все горло, направляясь к двери. «Ой что это?» тетя Маня шарахнулась от окна: «Вооруженные наши и с ними Степан… воз во двор въезжает…»
***Степан, дезертир при красных, а сейчас — старший полицейский, с румянцем во всю щеку и с чубом светлых волос, выбившимся из под фуражки, посмотрел на икону, на встревоженных хозяев, подумав, снял шапку: «Так вот, значит, мы, полиция города К., по приказу господина полицайшефа, доставили все, что вам требуется для гулянки, на базаре реквизировали для нужд города и на винном заводе тоже. А девки, что по наряду назначены помогать вам, сейчас придут и приступят… вот… как их?» он вытащил из голенища сапога бумагу, сложенную вдвое, осторожно развернул: «Авдотья Гаврилова, Прасковья Назарова и Мария Головко, уже идут. Вот… А теперь будем все разгружать и тянуть сюда немедленно. Давай, ребята, скоренько!»
— «Куда? зачем, что такое?» суетилась тетя Маня: «Сюда, сюда, милые! да куда им так много. Подожди, Степа, сядь сюда, отдохни, объясни нам все толком. Поднеси ка ему рюмочку, Проша!» — «Пить нам теперя нельзя, делов куча и голову мы теперь на плечах крепко держать должны», важно сказал Степан, усаживаясь за стол, и улыбаясь Вере: «А, гражданка переводчица. И вы тут? Отдыхаете, значица, после переводов ваших, да, делов много и у вас. А наши дела самые простые… вот одного жида забили до смерти, не спекулируй, сволочь. Может знаете — Херца?»
— «Херца? упокой, Господи, его душу» перекрестилась тетя Маня. «Ну, ну, какая там у него душа, одна вонь — так ему и надо. Вот вы сами посудите: понаехали наши колхозники, как всегда в базарный день, и сегодня по случаю свободы, ну чего только не понавезли, полные телеги гусей, кур, утей, рыбы живой из прудов колхозных рассадников поналовили, жита и сала. Базар полный и кричат они как оглашенные «берите, граждане, по твердым ценам, разбирайте, все равно все немцам достанется».
Народ как кинется, давка, бабы на карачках ползут, кричат и птицу на куски рвут, только перья летят, разбирают быстро и плотют аккуратно по твердым ценам, кричат колхозникам: «Спасибо, братцы, что не подкачали!» А те дьяволы еще измываются: «прошло то времечко как мы к вам за хлебом приезжали и в очередь становились, теперича другое время настало — колхозное, свободное: все сыты будем и вы и мы». И вот, значица, дерутся на базаре бабы и телеги пустыми становятся, а мы себе ходим, гуляем, смотрим, чтобы все аккуратно по совести было и вежливо их рассталкиваем, чтобы порядок был. И смотрим — евреев ни души, попрятались, поперепугались… и вот кончилась свободная торговля, поехали колхозники вместе с их пустыми телегами на винный завод, чтобы там по запискам Шаландина спирт для колхозных нужд получить.
Ну, получили и мы, потом пошли по улицам, чтобы порядок еще разок проверить, а товарищ белогвардеец тоже с нами, проверяет, значит, нашу работу полицейскую. И тут усмотрели: воз в боковую улицу утекает, а сидит на возу наш еврейчик Херц, рядом с колхозником и лошадку помогает погонять. «Стой», кричу: «кто такие и куда утекаете?» Тут Херц сразу с воза долой и в переулок поддался. Однако мы его в два счета, с двух сторон обошли и к Галанину доставили. Тот его допросил и уточнил в два счета.
Херц сначала все врать собирался: «Ничего особенного не было, катались мы вдвоем с приятелем, товарищем Савой, погода замечательная!» Ну, а Савка простой, — сразу жида выдал: «он меня проклятый мучил, деньги большие тысячи показывал, весь воз битой птицы и рыбы купить хвалился». Галанин рассерчал, темный стал и приказал Херца арестовать, а Савку выпороть, чтобы в другой раз честный стал и наряд колхозный в точности исполнял. Повели мы Савку за сарай, штаны с него спустили и всыпали по первое число в задницу. А Херц, видно испугался и бежать, в реку кинулся, ну мы его, понятно, скоро ко дну пустили, только пузыри пошли.
