Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)
По субботам у нас занятия кончались в два часа дня, и мы с братом отправлялись домой. Дома нас всегда ждал завтрак, моим любимым блюдом были домашние битки с картофелем. Кухарка наша Шарлотта как-то особенно вкусно их готовила, и я один съедал в один присест до 10 битков. По вечерам в субботу и по воскресеньям утром ходили в церковь Благовещения, которая была напротив. Мой отец всегда стоял на клиросе с правой стороны около певчих, мы же с братом почти всегда в алтаре. Служба в церкви Конной гвардии на меня всегда производила сильное впечатление.
В декабре месяце в корпусе разыгрался страшный скандал, что-то похожее на бунт. Мы, маленькие пажи, не участвовали в нем, были только немыми свидетелями, все это произвели пажи и камер-пажи старшего возраста, средний возраст принял участие только отчасти.
Обыкновенно каждый год государь, по крайней мере один раз, посещал Пажеский корпус. Приезд государя для всех бывал неожиданным, государь никогда никого не предупреждал, выезжал из дворца как бы на прогулку, совсем один, и уже потом приказывал кучеру ехать в корпус. Но так как всегда знали, что в течение зимы государь обязательно приедет, то его ждали ежедневно между часом и четырьмя – обычное время его прогулок. И в эти часы директор никуда не отлучался из корпуса.
И в 1876 г. с ноября месяца стали поджидать государя. Я лично помню, с каким нетерпением и волнением я ждал приезд государя. В нашем детском воображении государь представлялся нам сказочным, мы никак не представляли себе, как это вдруг государь появится среди нас, пройдет мимо нас в двух шагах, а может быть, и обратится к кому-нибудь из нас с каким-нибудь вопросом. Нас учили, как мы должны отвечать, учили стройно отвечать на приветствие государя. Но вот ноябрь месяц прошел, наступил декабрь, а государь все не едет. И вдруг в тот самый день, когда никто как-то не ждал, пронесся слух – государь приехал. Какое волнение охватило нас! Государь прямо прошел в старший возраст, это было около двух часов. Мы, маленькие, сидели в классе за каким-то уроком, когда дверь отворилась и служитель, просунув голову, быстро произнес только одно слово: «государь».
Мы не могли сидеть на месте от волнения, учитель не менее нас заволновался, но старался казаться спокойным. В два часа, как обычно, раздался звук барабана. Урок кончился, мы вышли в залу. Там уже царила суета, все воспитатели были на лицо, нас построили, каждый класс отдельно в две шеренги, и мы стали ожидать нашего государя с чувством невольного страха и благоговения, наши детские сердца, казалось, выпрыгнут.
Послышались шаги со стороны приемной, двери растворились, и мы увидали царственную фигуру нашего обожаемого государя. Рядом с ним шел директор наш Мезенцов, инспектор и не помню еще кто. Александр II был в конногвардейском сюртуке с белой фуражкой в руке.
Раздалась команда нашего воспитателя: «Смирно! Глаза направо!» Мы впились глазами в подходившего императора. Он казался нам необыкновенно высокого роста, стройный, величественный, подойдя к нам, он остановился и, немного грассируя, поздоровался. Несколько десятков детских голосов грянули стройно: «Здравия желаем вашему императорскому величеству».
Государь тихо стал обходить нас, внимательно вглядывался в наши лица. Мы провожали его глазами, один из моих товарищей Л. (у него был необыкновенно длинный нос) как повернул по команде голову направо, так и остался. Государь дошел до него, а он все смотрел направо. Государь заметил это, взял его за нос двумя пальцами и повернул его голову: «Смотри всегда царю прямо в глаза», – сказал он, и пошел далее мимо нас. До чего его бедного потом изводили этим.
Затем государь смотрел гимнастику и строевое учение, около четырех часов уехал. Все мы, и большие, и маленькие, бросились его провожать. Которые похрабрее, цеплялись за сани (государь был в одиночных санях), становились на полозья, бежали рядом с санями почти до Невского проспекта. Восторгу не было границ.
Когда все успокоилось и все вернулись, то сразу побежали в дортуары одеваться, чтобы идти в отпуск. Государь Александр II всегда отпускал всех пажей до вечера с тем, чтобы уроков не готовить на следующий день. Каково же было у всех нас удивление и разочарование, когда нам объявили, что отпуска нет, что государь ничего не сказал. Мы, маленькие, вернулись разочарованные в свои классы, не хотелось ни обедать, ни идти на прогулку. В старших же классах недовольство приняло громадные размеры. Стали требовать директора, обвиняя его, что это была его обязанность спросить государя насчет отпуска, что государь мог забыть об этом. Директор не явился, тогда произошло нечто невозможное: стали ломать табуретки и швырять их в окна, и как-то стихийно в помещениях специальных классов были выбиты все стекла, некоторые даже с рамами, офицеры попрятались, а одному из них, любимому всеми Саксу, упавшей из окна табуреткой рассекло, к счастью неопасно, голову. Это как бы отрезвило пажей, бесчинство остановилось. Прошло два дня, в корпусе царило полное уныние, старшие классы осознали свое безумное поведение и тоже присмирели в ожидании заслуженной кары. Директор тоже, очевидно, осознал свою вину – конечно, ведь исключительно от его малодушия все это произошло. Спроси он у государя: «Прикажете отпустить пажей до вечера?» – государь, очевидно, повелел бы отпустить.
Как сейчас помню я – это было 19 декабря. Был приемный день, у меня сидели моя мать и сестра, пришедшие меня навестить. Отворилась дверь приемной, вошел высокого роста, статный флигель-адъютант в мундире и орденах. Оказалось, это был дежурный флигель-адъютант граф Милорадович, посланный государем с повелением отпустить всех пажей в отпуск сразу на Рождественские каникулы, таким образом, нам прибавили к каникулам пять дней. Мы были в восторге, сейчас же побежали одеваться, и мы с братом вместе с нашей матушкой поехали домой.
Старшие классы тоже были отпущены с тем, что их дело разберется и они понесут должное наказание после праздников.
И действительно, когда мы вернулись в корпус после Крещения, увидели, что запасной лазарет был превращен в место для наказаний – был устроен ряд карцеров, некоторые были темные. Все виновные были разделены на разряды. Наиболее виновные получили по месяцу ареста, никого из корпуса не исключили, таким образом никого не погубили. Когда мы сидели за завтраком или обедом в столовой, то всегда мимо нас проходили часовые – пажи младшего специального класса во всей амуниции с туго набитыми ранцами на смену своих товарищей, стоявших на постах перед карцерами. Их водил фельдфебель тоже в полной амуниции. Фельдфебелем был Родзянко – будущий председатель Думы, сыгравший печальную роль в 1917 г.[35]
