Наталья Богатырёва - «В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников.
Институт был для Кима, как и для всех его друзей-МГПИшников, местом творческой самореализации. Он был активным автором и участником капустников-обозрений, которые его команде перешли по эстафете от мэтров – Визбора, Красновского, Ряшенцева, Кусургашева, Фоменко. Роза Харитонова вспоминала, как в одном обозрении Ю. Ким, представляя, как он будет работать в Казахстане, пел: «Я казах, и отец мой казах, и мой дедушка тоже казах».
Не пропускал Юлий Ким и заседаний литературного объединения. Публиковался в «Ленинце» и «Словеснике». В официальной институтской печати выходили серьёзно-патриотические, но при этом абсолютно искренние стихи вроде поэтической передовицы «Нам сорок лет», приуроченной к очередному юбилею Октябрьской революции: «Я помню, словно видел сам, как гибли лучшие бойцы, как гордо отдали отцы дела несделанные – нам, и жизнь недожитую – нам…» Из этой же серии поэма «Война», которую в стенгазете иллюстрировал Юрий Коваль. Эта поэма была «вся насквозь проникнута гражданским антивоенным пафосом». Впрочем, в 1957 г. в «Ленинце» было напечатано довольно острое по тем временам стихотворение «Червивый гриб». В записных книжках Ю. Кима под этим стихотворением значится пометка: «Очень нравится Ряшенцеву». Современным студентам, кстати, тоже очень нравится.
Червивый гриб! Кому ты нужен?
Зачем ты мною обнаружен?
Зачем вообще ты рос и лез
Из кожи вон, позоря лес?
Жарища. Лень ногами двигать.
В глазах рябит. Виски в тисках.
А надо радоваться, прыгать,
Тебя в овражке отыскав.
Теперь мы новый гриб отыщем
И вскроем: вдруг он нездоров?
Из-за тебя не веришь тыщам
Нормальных, в сущности, грибов!
Ю. Ким, А. Ненароков
В стенной печати можно было себе больше позволить. Например, «стихотворную дуэль» с Визбором. Ким в лирической зарисовке «Весна», которая дышит свежестью и обаянием юности, порадовался мартовскому дню. А Визбор, как образцово-показательный советский поэт, в стиле Маяковского призвал младшего легкомысленного товарища заняться «практическим строительством социализма», а не прислушиваться к узколичным переживаниям. Опус Визбора заканчивался строками: «Хочу, чтобы к моим стихам шли, как за советом в обком». Ким не промедлил с ответом, полушутливым-полусерьёзным, и читать этот стихотворный дружеский поединок двух выдающихся бардов современности сегодня и трогательно, и немного грустно.
Пробовал себя Юлий Черсанович и в амплуа автора проблемных статей о вопросах преподавания литературы в школе. Были там очень дельные мысли: «Культура мысли наших будущих питомцев разовьётся в той степени, в какой она развита в нас самих. Только думающий научит думать. Это главное, чему надо учить». («Ленинец», 1958 г., 13 апреля).
Как критик Юлий Черсанович выступил в «Словеснике» с нелицеприятным анализом одиозного романа В. Кочетова «Братья Ершовы». Так ещё студентом Юлий Ким проявил принципиальность и нежелание молчать, когда на его глазах творится несправедливость. Кочетов был редактором журнала «Октябрь», которому идейно противостоял «Новый мир», возглавляемый А. Твардовским. Позиция Кочетова по отношению к правящей партии и гегемону – рабочему классу – сполна проявилась в романе «Братья Ершовы», насквозь идеологизированном, но в художественном отношении безнадёжно слабом. Юлий Ким не был антисоветчиком и свою многострадальную родину всегда любил. Поэтому и встал впоследствии в ряды правозащитников. Как и другие думающие, неравнодушные к судьбе страны молодые люди, он искренне хотел, чтобы жизнь в ней стала лучше, справедливее. А потому совершенно правильно полагал, что верноподданнические книги типа кочетовской раздражают людей и восстанавливают их против советской власти: «Плохая художественность губит самую высокую идею».
А вот песен Ю. Ким в институте почти не писал: «Я сочинял их, просто чтобы не отстать от этого повального увлечения, посмотреть, что я в этой области умею, но не всерьёз, а просто так, побаловаться. И я все пять лет пробаловался в этом жанре. Ни одной серьёзной песни. Упаси Боже, после Визбора что там было делать!»[38]
То, что Ю. Ким самокритично называл ёрничеством и дурачеством, было весьма талантливым: и «Шванке», и «В лесничестве», и «Кучер Афонька»… Но правильно подметил В. Коржиков, что этот дух весёлого ёрничества мог появиться только после 56 года. До этого осмысление жизни было более трагичным, по крайней мере, у самого Коржикова…
Ю. Ким, Б. Окуджава, 70-е гг.
Песни, которые сделали Юлия Кима популярным автором-исполнителем, родились уже после института, на Камчатке. До 1990 г. в МГПИ существовала система распределения молодых специалистов в школы, которые нуждались в учителях. А нуждались школы в учителях всегда. В 50-е годы выпускники МГПИ разъезжались по городам и весям нашей необъятной страны: в аулы Кавказа, глухие деревни Алтая, маленькие города Сахалина. Кто-то по своей воле, с романтическим энтузиазмом, кто-то скрепя сердце. Ю. Ким вспоминал, что процедура распределения носила полурепрессивный характер. Студентов, не желавших покидать столицу, пугали невыдачей диплома. «В коридорах раздавались слёзы и стоны истязаемых. Поэтому, когда я с лёгкой душой сказал: «Я – на Камчатку», – начальство наперебой стало жать мне руки, и случись тут под рукой орден Ленина, наградили бы сию же минуту. А мне и в самом деле хотелось куда-то вдаль, а дальше Камчатки была только Америка, но туда ещё не пускали».[39] Вернувшись после распределения в общежитие, Ю. Ким сочинил первую свою песню о Камчатке – «Рыба-кит» (1959 г.). Она и «Губы окаянные» вошли в фильм о бардах – «Семь нот в тишине».
Годы, проведённые на Камчатке, Юлий Ким вспоминает как счастливейшие годы своей жизни. «Я с наслаждением вспоминаю работу в школе, потому что мне это удавалось… Я это делал вдохновенно. Не менее вдохновенно, чем сочинял песни». А сочинял Ким много, в основном для организованного им школьного ансамбля «Рыба-кит», который прославил посёлок Анапку, играючи завоёвывая призы на конкурсах художественной самодеятельности. Вот тогда и появились хиты «Капитан Беринг», «Тундра моя», «Тумгутум» – песни, в которых запечатлён суровый и романтичный быт моряков-камчадалов. Зазвучали уморительные, остроумные песни для других «капустных» композиций – «Колька-хулиган», «Двоечная песенка», «Хулиганская». Какое прелестное поэтическое озорство, проказливость – но в границах художественного вкуса, здравого смысла и иронии:
«А ты, пионер, не спи, глаз не закрывай, ты меня воспитывай!» («Колька-хулиган»)
«Навострите ваши уши, дураки и неучи! Бей баклуши, бей баклуши, а уроки неучи!» («Двоечная песенка»).
Вот тогда-то, сочиняя сценарии для своих музыкально-драматических постановок, Ю. Ким, по его признанию, и начал «втягиваться в театр как в искусство». Ведь преподавание – «дело, театральное отчасти: всё-таки всё время на публике» В песнях для школьной самодеятельности оттачивался его талант стилизатора.
Ю. Ким, М. Ким на встрече в МПГУ
Вернувшись в Москву, Ю. Ким стал работать учителем в школе № 135 (туда ему помог устроиться Ю. Ряшенцев). И там его творческая энергия снова вызвала к жизни литературно-музыкальные композиции. Для одной из них – шуточного военного парада к 150-летию Бородинской битвы – Ю. Ким сочинил песню «Гренадеры» (1962 г.). Но школьники встретили идею без энтузиазма, и Юлий Черсанович «махнул на них рукой и досочинил остальной парад для собственного удовольствия. Получилась небольшая апология пьянства и разврата. Зато она помогла мне дебютировать в кино». «Гренадёров» взял в свой фильм «Улица Ньютона, дом 1» режиссёр Т. Вульфович и попросил Ю. Кима написать ещё одну – это была «Фантастика-романтика» (1963 г.). В фильме её исполняют юные Ю. Ким и Ю. Коваль.
Потом была физико-математическая школа-интернат № 18 при МГУ, созданная под патронажем академика А. Колмогорова, – «специальное заведение для молодых гениев». «Я, признаться, не очень рассчитывал, что гении пойдут со мной петь и плясать подобно простодушным камчадалам, – и ошибся: гении очень даже пошли, и все три года, что я пробыл в школе, с большой охотой оглашали сцену, и свою, и университетскую, сочинёнными мною звуками. Тут я разошёлся, песенные наши представления вполне походили на настоящие спектакли, в которых были все элементы мюзикла».[40]
