Константин Деревянко - На трудных дорогах войны. В борьбе за Севастополь и Кавказ
И был приятно поражен, а заодно и проучен за задумки. На полпути меня остановил патруль и потребовал пароль – узнаю почерк генерала, и это похоже на одесские строгости. Так как пароля я не имел, то я предъявил удостоверение личности и служебное предписание. Но при всем уважении к подписи наштафлота и его печати начальник патруля, строго руководствуясь гарнизонной инструкцией, признавал только силу пароля и потому счел обязательным препроводить меня в военную комендатуру города. Куда я и тронулся с почетным эскортом. Но на нашем пути стоял штаб базы, а у его входа случайно оказался комендант гарнизона майор А.С. Ткачев, проверявший ночной порядок в гарнизоне, что меня совсем умилило. Приняв на свое попечение, Александр Сергеевич провел меня к оперативному дежурному базы, которым оказался капитан В.И. Горев, он меня и сопроводил к командиру базы. А Ткачеву я успел сказать, чтобы он отблагодарил патруль за бдительное несение службы.
В штабе базы стояла непривычная для меня тишина – все, находясь на казарменном положении, отдыхали в кабинетах. Не будем торопиться и осуждать. До этих дней, пока сюда не пришло сообщение о печальном исходе боев за Крым, все тут считали, что противник далеко на Перекопе, и законно причисляли себя к глубокому тылу, вдалеке от фронта. При такой ситуации можно согласиться, что на то она и ночь, чтобы спать.
И я подумал: пусть отдохнут, скоро на них навалятся перегрузки. И не потому, что прибыл беспокойный начштаба, а потому что война придвинулась ближе к Поти, она уже не на Перекопе, а у Керченского пролива, а от него сюда уже достанут вражеские самолеты. На днях к нам придет весь Черноморский флот, заполнит все наши порты, его надо будет прикрыть и обеспечить безопасность стоянки и плавания в операционной зоне базы.
Я представился командиру Потийской военно-морской базы генерал-майору береговой службы М.Ф. Куманину в его спальне. Он сразу оживился и взбодрился. Мы встретились как старые знакомцы по совместной довоенной службе в Одессе – он был начштаба базы, а я его заместителем – начальником оперативного отделения штаба.
Интересна судьба этого человека. Человек дореволюционной закалки, сильный служака. В Первую империалистическую войну был командиром полевой батареи в армии. Видно, нашим кадровикам показалось достаточным, чтобы с должности помощника командира 22-й стрелковой дивизии назначить его на крупный пост коменданта укрепленного района в Советской Гавани Тихоокеанского флота, когда там при создании флота в начале 30-х годов была большая нужда в кадрах. Хотя для этого поста – командовать береговой артиллерией с ее сложными правилами ведения огня по морским целям и придаваемыми кораблями и для обеспечения базирования надводных и подводных сил – требовался человек с высшим образованием берегового или корабельного артиллериста и с большим морским опытом. Это был уникальный случай.
После двухгодичного перерыва в службе и полугодичных флотских курсов он после Одессы прибыл в Поти. А теперь сюда идет большой флот. Было от чего волноваться и растеряться, не имея большого опыта, который можно приобрести только при нормальном прохождении флотской службы, и тут требовалась постоянная, с большим тактом и прилежанием опора на коллективный разумный опыт работников штаба базы, с проявлением к ним уважительности и доброжелательности, без кавалерийских наскоков. А они скоро начнутся и будут нарастать по мере возрастания движения кораблей в нашу базу. И мне придется – плотно прикрыв двери командирского кабинета, предварительно приказав адъютанту никого к нам на впускать – поднимать нелицеприятный откровенный разговор и добиваться отмены тех волевых решений, которые были приняты без заслушивания штаба. И все будет становиться на свои места, как положено – по-флотски.
Я не помню случая, чтобы он как умный человек оставлял в силе свое приказание, которое, как говорят, не лезет ни в какие флотские ворота. Мне служить с ним было очень тяжело, мы с величайшем трудом, с частыми уступками с моей стороны, как младшего (конечно, не по принципиальным вопросам, не в ущерб делу). И все равно наши отношения были сложными. У меня и самого характерец, я вам доложу. Иногда я терял контроль над собой. Наши отношения в будущем настолько обострятся, что комфлот в интересах дела сочтет за благо, с разрешения наркома, разлучить нас, с назначением меня помощником наштафлота. Но это будет потом. А сейчас и в последующем я руководствовался святым воинским законом: воспитывай себя, побуждай себя считать приказы начальника непогрешимыми и неоспоримыми, но… с одним поправочным коэффициентом на особое место начальника любого штаба в военной иерархии, которое дает ему право по оперативным вопросам – за которые он несет равную с командиром ответственность – выдвигать свои предложения, отстаивать и добиваться их принятия, ибо они плод коллективного разума штаба, и, если требуется, вступать с командиром в творческий спор, пока не принято решение.
Во всех оперативных делах голос штаба должен звучать на полную, уверенно, с опорой на науку и грамотные расчеты. Если, конечно, этот голос хотят подавать, и если при этом есть мысли, и если есть гражданское мужество – не бояться потерять пост из-за расхождений с командиром. Если же не так, то начштаба может подвести своего командира своим поддакиванием ему, поддерживая ошибочность в целях поддержания добрых отношений, и этим погубить дело, которому вы оба клялись честно служить, становясь на многотрудную военную стезю.
Но подавать смелый голос, ходить к командиру на доклад и тем более выступать перед своим командиром и нижестоящими командирами с предложениями на бой надлежит во всеоружии, с картами, таблицами, схемами, с папками, полными всевозможных расчетов. И неплохо перед этим начальнику штаба пообщаться с командиром, устранить разночтения, чтобы на докладе предложений штаба и при принятии решения на бой, операцию в присутствии подчиненных командиров и своего штаба и политотдела все видели единство командира и начштаба, может, достигнутое за закрытыми дверями ценой длительных и мучительных творческих обсуждений сложных оперативных вопросов, связанных с жизнью многих тысяч воинов.
А сейчас, узнав от оперативного дежурного базы (ОД базы), что уже часть флотских сил начинает движение из Севастополя к нам, я счел нужным попросить командира немедленно обсудить наши дела. Памятуя наказ наштафлота Елисеева, я доложил его и мои соображения по размещению флота в базе и просил дать мне установку. Командир ответил, что все это во многом совпадает с указанием комфлота, который побывал здесь позавчера, но есть и расхождения, открытым остался вопрос о пункте базирования линкора. Командир приказал мне до исхода суток доложить предложения штаба с планом и схемами размещения кораблей в портах базы, а расквартирование тыла флота он берет на себя. Это последнее дало потом пищу корабельным острословам пустить шутку: у ворот порта проходит меридиан, к востоку – Куманин, а к западу – Деревянко. Что в некоторой степени отражало действительность. Хотя я должен быть объективным и сказать, что генерал должен понимать, что если он не станет немедленно более глубоко осваивать сложности на стыке суши и моря и глубоко вникать в вопросы базирования крупных сил флота, то быть ущербу делу, а ему в личном плане, неприятностям перед начальством. Понимая его затруднения, я как мог помогал ему освоить сложности флотских дел, да и сам он нет-нет да и попросит разъяснить ему иные морские замысловатости. Все мы шли ему навстречу в интересах дела.
Свою новую службу в базе я начал с внезапного подъема личного состава штаба и всех начальников служб базы, подчиненных начштаба. И через полчаса на общем сборе был зачитан приказ командира о моем вступлении в должность. Я ознакомил своих подчиненных с сухопутной обстановкой в Крыму, о действиях флота, и что отныне мы начинаем жить новой жизнью, полной тревоги и беспокойства за благополучное базирование флота в нашей базе, ибо в море – вражеские подлодки, а авиация противника – на крымских аэродромах, в 600 километрах, что позволяет немецким бомбардировщикам Ю-88 с подвешенными двумя бомбами по 250 килограммов достигать Поти. Это вызвало на лицах моих подчиненных оживление и озабоченность.
Дав указание о перестройке своей работы, отвечающей сложившейся обстановке и интересам флота, я уединился с работниками штаба и с вызванными командирами частей и работниками управления базы, которым надлежало отныне заниматься непосредственно флотскими делами. И прежде всего составить план надводных и подводных сил флота. Собрались люди, с которыми мне придется прослужить (полтора года) бурной боевой работы, на этом пути будет всякое: и удачи, и просчеты, и похвала, и порицание – все было, ничего не вычеркнешь. И все-таки больше было удач – достаточно сказать, что за время нашей совместной службы она не будет омрачена ущербом нашему делу, никаких потерь в силах и средствах, и это-то при такой бурной деятельности базы и флота. Это говорит об усердии и умении и работников штаба базы.
