Питер Акройд - Эдгар По. Сгоревшая жизнь. Биография
Однако проза По завораживала вовсе не всех, и, во всяком случае, она не завораживала тех современных ему писателей, которых автор презирал. По прямо заявил, что в своих статьях он не собирается «помогать тем, кому он может помочь лишь замолчать». Он был абсолютно уверен в своих силах. Он был уверен в своем таланте. Когда он видел, как другие выстраиваются впереди него и получают похвалы за то, за что его жестоко критикуют, он впадал в ярость. Это было невыносимо. Понемногу он заработал репутацию сварливого и ядовитого критика. Несомненно, ему это было неприятно, и он обижался на литераторов Бостона и Нью-Йорка, однако вызов, с которым он встречал обиды, тоже не имеет себе равных и говорит о человеческой уникальности По. Ему было известно, что его не любят. «Вы говорите о „врагах“, — писал он балтиморскому журналисту, — а вы не могли бы сообщить мне их имена?»
Но получал он и похвалы. В статье в «Сент-Луис баллетин» говорилось, что «за вычетом Нила, Ирвинга и Уиллиса, никого в этой стране нельзя поставить рядом с По». Следует отметить, что По с жадностью ждал похвал и любил при случае упомянуть о благосклонных отзывах. Он написал Джозефу Эвансу Снодграссу, тогдашнему редактору «Америкэн мьюзеум», и попросил включить этот отзыв в какой-нибудь из обзоров «Джентльменс мэгэзин». В другой раз он сообщил Снодграссу, что сам Вашингтон Ирвинг «написал мне два письма, в которых высоко оценил мои рассказы». Некий современник отмечал, что ни один «из живущих писателей не любил так похвалы, как любил их он, и стоило мне заговорить с ним о достоинствах его произведений, как грудь у него начинала вздыматься, будто штормовое море». Несмотря на явную его гордыню, По была свойственна острая жажда аплодисментов и признания. Вероятно, так проявлялось его сиротство в этом мире.
По и в самом деле заслуживал похвал. Некоторые из его лучших рассказов были напечатаны в «Джентльменс мэгэзин», среди них «Падение Дома Ашеров» и «Уильям Уилсон». Эти рассказы вместе с еще двадцатью тремя вошли в два тома «Гротесков и арабесков», выпущенных издательством «Ли и Бланшар» в конце 1839 года. В коротком предисловии По ответил тем критикам, которые обвиняли его в «германизме» и «мрачности». «Если во многих из моих сочинений предметом является ужас, — писал он, — то этот ужас не имеет отношения к Германии, он в моей душе».
«Ужас» души стал сюжетом рассказа «Падение Дома Ашеров», привлекшего естественное и всеобщее внимание. С годами рассказ этот, или скорее поэма в прозе, сделался классикой жанра. Во многом благодаря этому рассказу столь разные писатели, как Бодлер и Метерлинк, называли По своим учителем. Это история о невообразимых извращениях психики, перенесенная и в фантастическую, и в реальную обстановку, история, исполненная крови, мрака и тайны.
Родерик Ашер, последний представитель древнего захудалого рода, живет в особняке, окутанном «тлетворными таинственными испарениями, тусклыми, медлительными, едва различимыми, свинцово-серыми».[19] Существование Родерика проходит в постоянном, леденящем кровь страхе, который разделяет с ним его сестра, леди Мэдилейн, доживающая там же в особняке свои последние дни, страдая от тяжелой болезни, от которой ее не может спасти ни один врач. Она испускает последний вздох, когда повествователь еще находится в доме, и Родерик Ашер решает оставить ее труп на две недели в одной из ниш в стене старинного особняка. Далее начинается фантасмагория: стены раскачиваются, слышится металлический скрежет и раздается «немыслимый крик, от которого холодеет кровь». Худая как скелет и вся в крови, леди Мэдилейн поднимается со своего смертного ложа. Она была похоронена еще живой, однако при виде брата в самом деле умирает и тащит брата за собой. Рассказчик в ужасе убегает. Дом раскалывается пополам и падает в черное озеро или попросту в пруд, где и смешиваются органические и неорганические остатки. Мрачный, мастерски выстроенный сюжет с невероятным искусством можно интерпретировать по-разному, психологически и психопатически. Вот почему он и оказывается столь долговечным.
Многие рецензенты высмеивали «Гротески и арабески» как «неряшливые» или «бредовые», но были и другие критики, которые заговорили об уникальности прозы произведений По. Например, рецензент из «Америкэн мьюзеум» различил в рассказах «печать гения», а «Алекзэндерс уикли мессенджер» поставил По «в первый ряд американских писателей», тогда как «Сэтердей курьер» сравнила По с Кольриджем. Иногда утверждают, что По вел жизнь отшельника, что при жизни его не ценили. Разумеется, это не так. Многие хвалили и даже превозносили его. Он считался одним из самых знаменитых американских писателей, что, однако, не избавляло его от нищеты и лишений.
Так, за новое издание «Рассказов» он не получил ничего, не считая нескольких экземпляров, которые он мог продать сам. Двухтомник его распродавался плохо, и через два года издатели информировали По, что семьсот пятьдесят экземпляров издания остались нераскупленными.
Нищета вынудила По вновь поменять жилье, правда на сей раз удачно. С Шестнадцатой улицы семья перебралась в трехэтажный кирпичный дом вблизи реки Скулкил, находившийся на другом конце города, зато куда как более дешевый. Вблизи реки По чувствовал себя свободнее; он любил плавать, нередко отправлялся в путешествия на лодке. Очень часто, будучи на реке, он переставал грести и погружался в сны наяву. Миссис Клемм хозяйничала по дому, а Вирджиния занималась садом.
Однако полностью укрыться в своем убежище По не удавалось. Томас Данн Инглиш вспоминал, как «шел вечером домой и увидел человека, который никак не мог подняться из сточной канавы. Предположив, что некто споткнулся и упал, я наклонился и помог ему. Оказалось, это был По». Инглиш предложил проводить По до дома, и тот пошел, «выписывая по дороге кренделя и зигзаги». Чарльз Диккенс считал Филадельфию «красивым городом, но уж слишком правильным»: «Погуляв по Филадельфии пару часов, я почувствовал, что готов бросить ее ради какого-нибудь кривого переулка». По нашел собственный способ превратить прямую улицу в «кривую».
Когда в конце концов По и Инглиш добрались до дома, Мария Клемм открыла дверь и закричала: «Вы напоили Эдди, а теперь притащили его домой!»
Два-три дня По не приходил в редакцию, а при следующей встрече с Томасом Данном Инглишем «ощутил искренний стыд из-за случившегося». Он уверил Инглиша, что такого с ним «никогда не бывало» и больше никогда не повторится. Однако несколько недель спустя Инглиш узнал, что По «нашли ночью на улице пьяным до беспамятства». Правда, пил тот не регулярно, но уж коли начинал пить, остановиться не мог, погружаясь в красный туман. До нас также дошли свидетельства того, что По не раз попадал в «дурные компании». Вне всяких сомнений, Уильям Бартон, наниматель По, весьма разочарованный в своем сотруднике, жаловался всем и каждому из околачивающихся в редакции типографов, поэтов-рифмоплетов и литературных сотрудников, что, мол, По пьет в рабочее время.
Поэтому или по другой причине, но Бартон терял интерес к журналу. Он затеял строительство в Филадельфии театра, гордо называемого Национальным, и в мае 1840 года выставил «Джентльменс мэгэзин» на продажу. Узнав о его намерениях, По решил немедленно объявить об открытии собственного журнала.
Разрыв между владельцем и редактором был неизбежен. В конце месяца По ушел из журнала, вернее, он объявил, что уходит «из-за принципиального отвращения» к «придиркам, высокомерию, невежеству и грубости» Бартона. Он начал серию приключенческих рассказов для «Джорнал оф Джулиус Родман», однако бросил их буквально на полуфразе. Так они и остались недописанными. На страницах «Джентльменс мэгэзин» Бартон отомстил По тем, что напечатал извинительное письмо подписчику, чье имя было «вычеркнуто из списка сотрудником, „пороки“ которого и без того доставили много неприятностей журналу». Тогда, в ответ, По назвал Бартона «негодяем» и «фигляром». Короткое сотрудничество закончилось очередной катастрофой.
Тем временем По всерьез задумался об альтернативном журнале. Он довольно долго размышлял над своей затеей, а в июне сочинил проспект того, что назвал «Пен мэгэзин», обыграв два слова — «пен» (ручка) и Пенсильвания. От своих авторов По ждал «разносторонности, оригинальности и остроты»; заявил, что к его журналу «можно будет всегда обратиться за честным и безбоязненным мнением обо всех временах и обо всех предметах» и что его журнал будет представлять литературу «самого высокого уровня». И стоить он будет пять долларов в год. По был убежден, что журнал принесет ему состояние и одним махом избавит от давления так досаждающих ему владельцев. И еще он был убежден в том, что способен преобразовать, нет, создать заново американскую литературу.
Почти незамедлительно По вступил в переписку с редакторами, издателями и журналистами в надежде на полновесный подписной лист. К началу декабря он намеревался собрать не меньше пятисот подписей, которые обеспечат его детищу прочный фундамент. Он даже написал практически всем членам семейства По, рассчитывая на их поддержку. Одновременно По собирал материал для первого номера, который намеревался подготовить к началу 1841 года. Однако на этом этапе амбиции его далеко превосходили его достижения. Предварительная работа показалась ему «трудной и требующей немереных сил», и к концу года некая недиагностируемая болезнь уложила его на месяц в постель. «Жестокая хворь», как он сам назвал ее, с легкостью изменила его планы. Выпуск первого номера был отложен с января 1841 года на март того же года. А в феврале опять начался кризис, или паника, и большие банки в Филадельфии и на Юге были вынуждены прикрыться. Для замысла По трудно было придумать время хуже. Все рухнуло. Опять, как всегда, вмешалась злая судьба.
