Михаил Пришвин - Дневники 1930-1931
Комсомолец, зуб. щетка и китаец (рассказ Орлова).
9 Окт<ября>. Суровый ветер (NP), уважаемый всеми моряками, потому что надежный, при нем невозможен ни туман, ни тайфун. Вечером в суконном пиджаке и фуфайке было холодно.
Был у Борисова и говорил о жень-шене: что вот у нас вокруг Владивостока все горы плешивые не потому, что очень высоки, — нет! напротив, так невысоки, что человек мог доставать лес и через это очень скоро весь его уничтожил; а в Японии такие же сопки, когда-то лесные и непременно затем тоже плешивые, иные все до одной покрыты садами, Англия тоже вся представляет собой парк. Нечего искать в этих преображенных странах дикий жень-шень, всякое дерево, всякая травинка и цветок здесь носят на себе следы человеческого загада и его хозяйственной и художественной воли. Возможно, в иных странах встретить даже культурный жень-шень и целые его плантации, но это, конечно, растение уже не той силы, не той цены, потому что творческая сила прежнего дикого Ж. Ш. перешла в самого человека и распределилась на тысячи ветвей его деятельности.
Но и этот Ж. Ш., содержащийся в самом человеке, находить и понимать не менее трудно, чем находить его прежнему китайцу среди дикой природы… Жень-шень — это социальное явление.
В этом, вероятно, и есть разгадка тех душевных состояний, когда человек вздыхает об исчезновении реликтов и перемен лица земли: этот реликт он получает как «достояние»: самому-то ведь не приходится искать этот женьшень, не надо для этого ни ходить, ни заботиться о чистоте своих помыслов, реликт сфотографирован, описан со всеми подробностями: сидя за столом, читая, всякий грамотный может восхищаться этими смелыми и удивительными искателями, но поди-ка сам поищи, попробуй-ка встать со стула, выйти на улицу и начать искать Ж. Ш. в сердцах и делах этой массы людей, идущих на службу. А ведь есть он, вот даже собака Леон. Ив. Каштанка понимает разницу между хорошим и злым человеком (49 хороших жертв и 49 хищников, но 2 % тех, кто, имея тайно Ж. Ш., движет миром — Каштанка может найти, узнать).
Не потому ли деньги не прислали мне, что получили мое письмо о Лидине («мол, воздержусь»).
Холодное утро, захотелось фуфайку надеть. Вчера достал «корень жизни» и читал о том, как ищут его, как страдают. Вспоминал при этом свое хождение в град Китеж{279}, страдания паломников и тоже «чистое сердце», и так одни ищут «корень», страдая, другие вылечиваются, а третьи на этом корне наживаются. Бедный старый китаец в поисках корня жизни отдает в тайге свою жизнь, убитый бандитом. Богатый китаец отдает за корень большие деньги и пытается спастись от страсти. Третий человек, начиная с бандита, кончая купцом, выигрывает в этом деле… Три тысячи лет так шло! и вот пришел русский, довольно образованный человек, стал разводить на огороде Ж. Ш. Ценность мало сравнима с тем, но, рассуждает Янковский, в сущности же это петрушка и выходит за корешок 100 руб., так выгодно петрушкой торговать.
Тут уж тебе не Берендеево царство, где и в новое время нет-нет, да и вспомнишь старую и древнюю свою родню, впрочем, не древнее какого-нибудь IX в. нашей эры — да! только всего… Тут, в этом краю, можно считать, русского ничего не было, тут китайцы…
Порядок: 12-го понед. — Сидеми (гон). — 18 Окт. До 1-го Нояб. в лес. 10 Нояб. — Москва.
Сегодня: 1) почта-деньги, 2) фотоаппарат и бригада, куртка, обед, Борисов-Абрамов, Версаль, перезарядка. Заказать бабушке яйца для Сидеми.
Вот берег и море: бьет о скалу море сотни тысяч лет и добивается жизни: в трещинах скал вырастают цветы, розы, азалии и эдельвейс.
Сотни тысяч лет еще проходят и наконец рождается из пены морской. И я тут около…
Среди цветов безвинно проходит сотни тысяч лет та любовь между живыми, о которой говорят: «Да это же вполне естественно!» И, наконец, рождается личность…
10 Окт<ября>. Прохладно и прекрасно ясно, как у нас в сентябре. Разгар гона пятнистых оленей. 12-го собираюсь ехать, но колеблюсь между Сидеми и Гамовым. Достал 20 м. полихромной пленки.
У китайцев все сделки бывают на слово, им не нужно счетоводов, кассиров и банков. Напротив член пушной бригады, следуя во всем примеру Ильича, все записывал и шагу не делал без документа.
Диалектика, материализм и все это (марксизм, ленинизм) повторяется на тысячи ладов и будет повторяться до тех пор, пока многое множество людей нашего Союза в отношении какого-то Икса не придут к единству. Дело, конечно, не в том, про что говорят… Возьмем, к примеру, какой-нибудь полит-старатель непрерывно много лет подряд говорит непонятное слово Фим, и когда через лет 10 я, наконец, понимаю, что вместе с произнесением слова Фим сцепляется целый ряд жизненных событий, благоприятно влияющих на мою литерат. деятельность, то я вдруг начинаю понимать значение слова Фим и сам при необходимости говорю: «Фим!» Иной, открыв этот секрет, приходит в такой наивный восторг, тут же перед всеми выворачивается, пишет автобиографию, сводя все свои прошлые мученья к погибельному индивидуализму вплоть до блаженного пресуществления в коллективе «Фим», другой, наоборот, все время что-то делал за кусок хлеба, слушая по радио, между прочим, и «Фим», но, не придавая ему значения ни малейшего, и вдруг, когда ему однажды сказали нечто против «Фима», он возмутился и спросил: «А как же без Фима?» — и с тех пор сухо и бесстрастно, как нечто абсолютно бесспорное, стал повторять «Фим». Третий говорит: «А черт его знает, может быть и правда все Фим!» Четвертый: «Нет ничего, Фим — это ерунда, но я не буду спорить из-за ерунды, нужен вам Фим, пусть будет Фим. Признаю и подписываю и действую часто во имя Фима». Так из разных углов сходятся разные люди в единстве дела, и от их согласного труда жизнь как зерно наливается, и труд отдельного человека, имея поддержку других и даже вызывая сорадование, приводит субъективно многих к счастью, а объективно к накоплению материальных ценностей в обществе. Вот когда нальется все зерно жизни и поспеет и каждое в себе самом даст гарантию будущего урожая, то вот тогда и делается спор за Фим таким же смешным и, главное, непонятным, как было это в схоластике и у нас очень недавно в споре о двуперстии.
Собственно говоря «молчи!» ведь это для дураков, а умный и дельный человек этому даже рад: дураки замолчат и, значит, ему можно будет что-то делать и даже сказать, потому что «умный»-то человек всегда сумеет сказать…
Явление личности, единственной неповторяемой, есть условие «любви» (в этом и состояла вся эта болезнь: рождение личности).
