Дмитрий Кузнецов - Бетанкур
Раньше с любым новым преподавателем, тем более прибывшим из Франции, Бетанкур обязательно побеседовал бы пару часов. С Полем Жако он не проговорил и десяти минут.
ЛИЧНАЯ ПРОСЬБА МИЛОРАДОВИЧА
Порученный Бетанкуру проект реконструкции Екатерингофского парка тоже не радовал его. Весной 1823 года он рвался из душного чиновничьего Петербурга на просторы Волги, в Нижний Новгород. Но по просьбе генерал-губернатора графа Михаила Андреевича Милорадовича ему пришлось заняться Екатерингофским парком, очень сильно запущенным. По желанию Милорадовича он должен был стать одним из самых любимых увеселительных садов Санкт-Петербурга. По указанию Бетанкура Огюст Монферран, отложив все дела, срочно взялся за восстановление дворцово-паркового ансамбля. Надзор за всеми работами, проводимыми в Екатерингофе, генерал-лейтенант возложил на специально созданный комитет. За 1823—1824 годы восстановили Петровский дворец, устроили кольцевые пруды и разные увеселительные заведения.
Жемчужиной парка стал павильон Вокзал, или Вокальный зал, предназначенный для проведения музыкальных вечеров и балов. Вокальный зал представлял собой одноэтажную ротонду, перекрытую деревянным куполом и опоясанную лёгкой ажурной балюстрадой. С обеих сторон к ротонде примыкали два павильона, соединённые с ней крытыми галереями. В центре был круглый танцевальный зал.
В парке по проекту Монферрана устроили также оригинальный Львиный павильон, двухэтажную рубленую ферму с четырёхугольной башней, «Русскую избу» с просторным двором, галерею для игр, кофейный домик и кондитерскую. Уже в первый год по приказу Бетанкура расчистили Петровский канал, ведущий от реки Екатерингофки к дворцу, и пустили по нему лодки (на них мастеровые с противоположной стороны Невы приплывали на работу).
После восстановления креста на куполе Казанского собора Милорадович проникся к Бетанкуру особой любовью и однажды доверительно поделился с генерал-лейтенантом личными планами относительно Екатерингофского парка, а заодно рассказал его историю.
Парк назывался Ekaterinhoff, что в дословном переводе с немецкого означало «двор Екатерины», жены Петра I. Ещё за месяц до основания Петербурга, 3 мая 1703 года, на месте, где сегодня парк, Пётр I со своим сподвижником Александром Меншиковым захватил два шведских корабля, восьми- и десятипушечный, «по причине низкой воды» вставшие на якорь. Пётр I приказал солдатам-преображенцам сесть на лодки и взять на абордаж вражеские корабли, что и было исполнено. Так впервые во время Северной войны пехотинцам удалось захватить сразу два военных судна неприятеля. В честь этого события была выбита медаль с трогательной надписью — «Небываемое бывает».
В 1711 году в память о победе русский царь решил заложить на этом месте дворец и посвятить его супруге — будущей императрице Екатерине I. Но какой дворец без парка? Поэтому за дворцом было решено разбить парк. Поручено это было двум французам: архитектору Жану Батисту Леблону и личному садовнику Петра Денису Брокету. Но после смерти Петра I его супруга парк этот больше не посещала.
Только во времена царицы Елизаветы Петровны к нему снова частично вернулись: очистили от мусора пруды и каналы, отремонтировали дворец. С 1755 года по четвергам и воскресеньям его позволили посещать опрятно одетым горожанам. Но в 80-х годах XVIII столетия парк снова приходит в запустение.
В 1823 году новую жизнь парку попытался дать генерал-губернатор Петербурга Михаил Андреевич Милорадович. В его служебные обязанности входил надзор и за столичными театрами. Поэтому Милорадович решил приглашать на сцены парка лучших актёров Санкт-Петербурга и на лето даже сам поселился здесь.
Бетанкур от Милорадовича, долго прожившего во Франции и при этом очень плохо говорившего по-французски, узнал театральные сплетни столицы и получил приглашения на лучшие постановки и концерты (билеты на них генерал-губернатор для своих друзей распределял сам). Правда, из разговора с Милорадовичем Бетанкуру хотелось узнать об отношениях генерал-губернатора с Аракчеевым или герцогом Вюртембергским, но об этих персонах собеседник не проронил ни слова, хотя и много знал, особенно в той части, что касалась герцога Вюртембергского и «презренных» женщин, — их член царской семьи обожал и щедро оплачивал. На этой ниве герцог сошёлся с некогда любимцем Бетанкура Маничаровым. Тот стал у Александра-Фридриха секретарём по особым поручениям и бесперебойно поставлял своему новому шефу самых красивых женщин, которых для этой цели нередко привозили даже из других городов.
Не лучше оказался и другой фаворит Бетанкура — бывший адъютант Варенцов. Всюду, где только можно, он дурно отзывался о своём прежнем начальнике, понося его, к большой радости герцога Вюртембергского, самыми последними словами.
Любимым же адъютантом герцога стал один из братьев Бестужевых — Александр, будущий декабрист и писатель.
БУМАЖНЫЙ МОСТИК
Однако Августин Августович не сдавался и не унывал. Его спасала работа. В Екатерингофском парке по совместному проекту с Базеном и Клапейроном он построил над Бумажным каналом однопролётный деревянный арочный мост очень изящной конструкции. К сожалению, до наших дней мост не дожил — в 1862 году его перестроили. Но название сохранилось — Бумажный. Дело в том, что к Екатерингофскому парку примыкал промышленный район, где ещё при Петре I была построена бумажная фабрика[15].
ЛЮБИМЫЙ АРХИТЕКТОР РУССКОГО ЦАРЯ
Многие архитекторы в России ненавидели Бетанкура за то, что на протяжении многих лет, являясь главой Комитета для строений и гидравлических работ, ко всем самым интересным, с их точки зрения, проектам он постоянно привлекал только одного человека — Огюста Монферрана. Вот и сейчас для реконструкции Екатерингофского парка он также пригласил французского «выскочку». Однако злопыхатели не знали, что с мая 1820 года Монферран стал любимым архитектором и русского царя.
Случилось это так. С одобрения Бетанкура и при его финансовой помощи Монферран выполнил деревянный макет Исаакиевского собора, обошедшийся казне в восемьдесят тысяч рублей ассигнациями. Макет был так искусно сделан, что вызывал восхищение и трепет у каждого, кто его видел. Вот что по этому поводу оставил в своих записках Вигель: «Купол как жар был вызолочен; лакированное дерево можно было принять за гранит и мрамор: до того оно им уподоблялось. Посредством рукоятки модель раздвигалась надвое и давала выход во внутренность храма. Там всё было: и штучный пол, и раззолоченный иконостас, и миниатюрные иконы, его украшающие, и всё чудесно было отделано».
