Сергей Марков - Гарсиа Маркес
«Через несколько дней после похорон, — вспоминал Элихио Габриель, — наша мать как истинная гуахирьянка собрала нас всех и сказала, обращаясь к Габито: „Ну вот. Теперь ты у нас глава семьи“. Он чуть не взвыл: „Мама, что я тебе плохого сделал?“».
Он с юности помогал братьям и сёстрам — устраивал в школы, на работу, на лечение, просто давал деньги… Но теперь мать провозгласила его главой — это ко многому обязывало ответственного Гарсиа Маркеса.
Смерть отца и «провозглашение» наложили отпечаток на роман, «вынудив думать не только о любви и сексе, но и о других вещах, в частности, старости и смерти» (хотя, повторим, о смерти он никогда не забывал). «Смерть отца, — пишет биограф Мартин, — окончательно примирила с ним сына и придала роману „Любовь во время холеры“ более личностные, хотя это всегда имело место у Гарсиа Маркеса, более искренние, пронзительные и глубокие мотивы».
Влиял и компьютер, изменив не только устоявшийся за десятилетия ритм работы, но даже «вмешиваясь» в композицию. Однажды, забыв сохранить текст, Маркес утратил (неожиданно вырубили свет) написанное почти за весь день, больше двух страниц. Он был в ярости, хотел даже поступить с компьютером так, как когда-то в молодости во время волнений в Боготе они с Фиделем поступили с пишущей машинкой: грохнуть об пол. На следующее утро стал пытаться восстановить текст по памяти, но написалась совсем другая сцена, которая оказалась точнее и сильнее…
Ещё в 1982 году Маркес опубликовал статью «Юная старость Луиса Бунюэля», в которой рассуждал не только о философии старости, но и о любви и сексе в пожилом возрасте, — возможны ли новизна и свежесть чувств и чувственности, когда тебе за?.. И теперь, работая над романом «Любовь во время холеры», он вернулся к этим вечным вопросам. Заканчивал роман он уже в Мехико. И всё более заметной делалась перекличка с линией из повести коллеги, нобелевского лауреата Ясунари Кавабаты «Дом спящих красавиц»: «У стариков есть смерть, у молодых — любовь, и смерть приходит однажды, а любовь много раз…» Эта мысль будет прослеживаться и в последующих произведениях Маркеса.
Серьёзен и символичен роман «Любовь во время холеры». Он весь словно пропитан символами. С большим основанием его можно причислить к жанру романтико-символического, чем магического реализма. И символы, как всегда, высочайшего, библейского уровня.
«Фермина Даса вздрогнула, она узнала этот голос, осенённый благодатью Святого Духа, и поглядела на капитана: он был их судьбой. <…>
Капитан посмотрел на Фермину Дасу и увидел на её ресницах первые просверки зимней изморози. Потом перевёл взгляд на Флорентино Арису, такого непобедимо-твёрдого, такого бесстрашного в любви, и испугался запоздалой догадки, что, должно быть, жизнь ещё больше, чем смерть, не знает границ.
— И как долго, по-вашему, мы будем болтаться по реке туда-сюда? — спросил он.
Этот ответ Флорентино Ариса знал уже пятьдесят три года семь месяцев и одиннадцать дней.
— Всю жизнь, — сказал он».
Hasta siempre… Любимое, кстати, выражение Че Гевары, которое на русский, увы, точно не переведёшь, в ней латиноамериканский менталитет: «До всегда».
Обратим внимание на то, что чем старше становится Маркес, тем более оптимистичные, жизнеутверждающие выходят у него произведения со счастливым финалом (начинал он, как мы помним, с безысходно-юношеского пессимизма).
Весной 1985 года колумбийской журналистке Марии Эльвире Сампер удалось взять у Маркеса интервью для журнала «Ла Семана». (Попасть к нему на интервью становилось всё труднее. Я и сам столкнулся с этим. Попросив от имени газеты «Советская культура» об интервью, услышал от уполномоченного, якобы самим Маркесом, PR-агентства, что придётся раскошелиться: за интервью лауреат Нобелевской премии берёт по 30, а с американцев взял 80 тысяч долларов.) Откровенное, раздумчивое, философское интервью было лишено обычной для Маркеса игры и посвящено старости, любви и смерти. Он сказал, что считает себя сильным, но согласен с Че Геварой в том, что нельзя давить в себе мягкость. Что все мужчины от природы нежные создания, а оберегает и спасает их суровость женщин. Что очень любит женщин, потому что чувствует, что они о нём заботятся, он в безопасности с женщинами. Но недавно осознал, что и с женщинами, и с мужчинами ему всё труднее разговаривать, разговоры почти со всеми, кроме друзей, утомляют, он с трудом заставляет себя слушать, а чаще просто делает вид, что слушает. «Я самый вспыльчивый из всех, кого знаю. Потому и самый сдержанный». Сказал, что все его фантазии сбылись. Что сам не ощущает себя старым — но замечает признаки старения и объективно оценивает реальность. Сказал, что у него нет корней — он не испытывает привязанности к месту, где бы ни находился, и чувствует себя сиротой.
Кармен Балсельс, прочтя рукопись романа «Любовь во время холеры», проплакала в лондонской гостинице «двое суток кряду». (Плачущие над рукописями литагенты — тоже уникальное, маркесовское явление.)
Маркес придумал самый невероятный «любовный треугольник» из всех известных мировой литературе. Его герои, по определению, никогда не должны были встретиться. Но мир тесен и чудесен… Любовь победила. Овидий эпохи СПИДа, Маркес создал свою «Науку любви», полную веры в человеческое сердце и с надеждой на Божественную благодать. Овидий, печатающий на компьютере… Понимая, что он, скорее всего, первый из крупных писателей написал роман на компьютере, Маркес дико волновался, не исчезнет ли текст с дискет, не повредятся ли они, не отсыреют ли… В аэропорту Нью-Йорка он вышел из самолёта с дискетами, висевшими у него на шее, как бусы у папуаса.
Опубликованный почти через двадцать лет после «Ста лет одиночества» роман «Любовь во время холеры» был почти так же восторженно принят и читателями, и критикой Латинской Америки, США, Испании, Англии, Франции, Германии, Италии, Швейцарии, Японии, Индии. Эта «чарующая, блистательная и душераздирающая», как писала критика, книга продемонстрировала «миру, что талант великого колумбийца не только не угас, не померк, но обрёл чрезвычайную новую силу, глубину и яркость».
Роман имеет несколько ложных завязок, а герой появляется лишь на шестидесятой странице текста, когда читатель вдруг оказывается у гроба персонажа, которого он с полным основанием уже зачислил в штат главных. Впрочем, когда всё встаёт на свои места, оказывается, что персонаж, которого читатель похоронил (в прямом и переносном смысле слова), всё-таки не совсем уж и второстепенный. И так, волнами, от одного героя к другому, течёт река повествования, то поворачивая вспять, ко временам давно ушедшим, то стремительно нагоняя современность, закручивая омуты отдельных часов и дней.
