Владимир Голяховский - Это Америка
— Алеша, я не могу, не могу думать об этом… Дяди Павла нет, нет дяди Павла…
Как все это организовывается сейчас в России, Алеша не знал и позвонил Моне Генделю:
— Павлик только что скончался.
— Мы сейчас придем, — последовал немедленный ответ.
Моня пришел с Риммой, она подсела к Августе с Лилей, а он взялся за организацию:
— Прежде всего нужно свидетельство о смерти и надо обзвонить близких и сообщить им. Твой отчим был человек известный, люди должны узнать о его смерти.
Алеша сел обзванивать друзей Павла, а Моня вызвал участкового врача. Лиля с удивлением увидела своего друга Руперта Лузаника.
— Ой, ой, Лилька, какое у вас горе! Мы с Соней выражаем вам свои соболезнования.
— Спасибо, Рупик. А я и не знала, что ты…
— Да, единственное место, которое мне нашлось в этой стране, — участковый врач.
Моня спросил без обиняков, по — деловому:
— Какой вы хотите гроб заказать?
Все невольно вздрогнули, Лиля с Алешей нерешительно посмотрели на Августу.
— Скромный, — сказала она.
В похоронном бюро Моня дал взятку заведующему, и на дом сразу прислали гроб и бригаду для обработки тела. Они ввели в вены консервирующий раствор формалина, одели его в костюм, побрили, расправили морщины, сделали грим, уложили в гроб и поставили его на стол.
— Покойничек ваш — как картинка!
Августа вглядывалась в Павла со сглаженными морщинами:
— Вот теперь видно, что жизнь из моего Павлика ушла — не то лицо, не родное…
Дверь квартиры оставили открытой, как полагалось, рядом поставили крышку гроба. Один за другим приходили друзья и соседи — приносили цветы, обнимали Августу и Лилю, грустно смотрели на покойного. Комната скоро заполнилась запахом лилии.
Августа сказала:
— Не хочу, чтобы над Павликом исполняли никому не нужные ритуалы. Он прожил достойную жизнь, был скромным человеком, пусть похороны будут достойные и скромные. Похоронить его надо на Новодевичьем кладбище, рядом с Сеней. Они с детства шли по жизни вместе; знаю, хотели бы упокоиться рядом, — старинное слово как-то автоматически сорвалось с ее уст…
Новодевичье кладбище считалось советским Пантеоном, там хоронили только знаменитостей. Семен Гинзбург, ее первый муж и Алешин отец, был министром строительства, а Павел не занимал высоких постов. Как организовать похороны на Новодевичьем? Моня, конечно, знал высоких чинов Моссовета, дал тысячу рублей и получил письменное разрешение захоронить урну Павла в могилу Семена и переделать надпись на памятнике. Оттуда Моня с Алешей поехали в крематорий — записать сжигание тела на завтра. Было уже поздно, рабочий день кончился. Но Моня увидел во дворе серую похоронную машину, а возле нее шофера и работника, и сказал:
— Эти работяги всегда хотят выпить, значит, с ними можно договориться. Эй, ребята, надо устроить сжигание тела на завтра.
— Триста рублей дашь?
— Двести сейчас, остальное завтра.
— Будь спок — приедем точно в четыре, сами вынесем, сжигание в пять тридцать.
Оттуда они поехали в «Литературную газету» и «Вечернюю Москву», отвезли короткое сообщение о смерти Павла, всего несколько слов в черной траурной рамке.
Алеша был готов описать жизнь Павла и удивился:
— Всего несколько слов? В Америке объявляется не так. Там о людях со значительной судьбой печатают некролог, рассказ о жизни и достижениях.
— Так то в Америке, — протянул Моня. — Ты уже забыл, что в России не принято писать о жизни и достижениях евреев.
Из редакций поехали на кладбище, разыскали директора, показали ему бумагу с решением Моссовета. Директор стал жаловаться:
— Им легко принимать решения, а мне для этого надо снимать тяжелый памятник и раскапывать могилу. А у меня работников не хватает.
Моня дал ему двести рублей и сказал:
— Могильщикам заплатим отдельно.
Когда они вернулись домой, измученная Августа спала, а Лиля с Риммой сидели на кухне.
— После кремации надо устроить поминки, чтобы люди помянули Павла Борисыча, — сказала Римма. — Без этого нельзя — люди обидятся. Но вам организовывать все это тяжело. Я беру на себя.
— Риммочка, спасибо вам с Моней, вы так нам помогаете…
На кремацию съехалось больше людей, чем ожидали. Было много писателей, они пришли проводить Павла и заодно повидаться с Алешей. Прощальные речи говорили генерал Судоплатов, воспитанник Павла, и художник Борис Ефимов, старый друг.
Когда стали прибивать крышку гроба, все вздрогнули, а Августа тихо заметила:
— Какой кошмарный звук… Он ведь определеннее всего говорит о конце человека.
Римма в их квартире готовила поминки. Доставать продукты было тяжело, она купила в «Елисеевском» пшеничную водку, любимую водку Павла, и закуски.
Августа долго смотрела на стол:
— Так странно — еще утром стоял гроб с телом Павлика, а теперь — еда, выпивка…
Кресло Павла оставили свободным, Августа попросила:
— Положите на него старое кавалерийское седло Павлика. Он очень любил его. И давайте не будем грустить, надо помянуть Павлика веселыми рассказами о его жизни.
Судоплатов сразу рассказал историю этого седла, Ефимов вспоминал игру, которую они затеяли с Павлом в эпоху Сталина[116].
Согретые водкой и едой люди расслабились, стали даже смеяться. Алеша был несколько шокирован веселым настроением гостей и шепнул Моне:
— Знаешь, в Новом Орлеане, у черных, принято веселиться на похоронах, джазмены играют веселую музыку, и они под нее танцуют. Оказывается, и у русских есть традиция веселых поминок.
— Особенно если учесть, что больше половины гостей — евреи, — усмехнулся Моня.
Когда гости разошлись, Августа грустно сказала:
— Вот и всё, кончилась наша жизнь с Павликом, закрылся наш «муравейник из двух муравьев»… Теперь я одинокая муравьишка.
* * *Держалась Августа стойко, каждый день ездила на Новодевичье, ухаживала за могилой. Алеша и Лиля по очереди ездили с ней, боясь, как бы чего-нибудь с ней не случилось. Они не знали, что с годами Августа вернулась к религиозности своей молодости, о чем в конце концов и сказала им:
— Дети мои, меня поддерживает моя вера. Я не знаю, что там есть — на небе, интересно было бы узнать, конечно. Но верю, что Павлику там неплохо.
На девятый день после его смерти она собралась в церковь Всех Святых, возле станции метро «Сокол», Лиля пошла с ней. Церковь была запущенная, темная, но Августа все в ней знала, прошла к аналою и долго молилась. Подошел бородатый поп, знакомый Августы, они помолились вместе, и она протянула ему деньги:
