Фриц Шахермайр - Александр Македонский
Однако, когда царь пошел походом на Восток, жрецы не стали восстанавливать храм, а употребили деньги на другие цели. Весной 323 г. до н. э. Александр снова подошел к Вавилону, но ничего не было сделано. Жрецы поэтому предостерегали Александра: он не должен вступать в столицу[347]. Но Александра это не смутило. Как только он возвратился в Вавилон, то сразу же повелел возобновить работы. Он хотел уподобиться Набопаласару и Навуходоносору и вновь отстроить разрушенный храм. При этом весьма широко использовалась армия: 10000 воинов были заняты разборкой и вывозом огромных каменных глыб.
Лишь по завершении этой работы можно было думать о новом строительстве[348].
Создается впечатление, что за увлечением богом Мардуком скрывалось желание Александра уделить большее внимание семитскому началу, которым до сих пор в империи пренебрегали. В это же самое время Александр начал помышлять о включении в границы империи и семитов Леванта. Несомненно, в Вавилоне, этой колыбели семитской культуры, Александра привлекала духовная связь со старыми представлениями о «царстве четырех стран света», о «господстве над миром».
И тем не менее совершенно неверно предполагать, что Вавилон должен был стать столицей всей империи. Как это ни странно, но обычно мало кто задумывается над тем, что такое «столица» вообще. Столица — это город, где сосредоточен весь высший административный аппарат и откуда осуществляется управление страной даже в отсутствие монарха. Но именно этого и не могло быть в империи Александра. Ведь здесь вообще не существовало высшего административного аппарата. Если отвлечься от интендантского контроля Гарпала и Антимена (выше говорилось о том, что он вряд ли осуществлялся во всей империи), от недоказанной возможности существования финансового центра, то в империи все управление осуществлялось только самим Александром и его приближенными. Но придворный лагерь, как и сам царь, не оставался на одном месте, и если Александр отправлялся в поход, то за ним следовал и весь государственный аппарат. И «столица» сразу же перемещалась туда, где в данный момент находился царь. Таким образом, столицей мог быть и походный лагерь, и морская эскадра, и скромное селение, и оазис в пустыне, и Вавилон или Экбатаны, и Александрия. И даже Карфаген на Западе.
Итак, можно сделать вывод, что постоянной столицы не существовало. Возможно, она и возникла бы позже, когда Александр перешел бы к более оседлому образу жизни. Но разве можно знать, какой город он избрал бы своей столицей? Как раз Вавилон мало подходил для этого по своим климатическим условиям. Вавилонское жаркое лето делало этот город неподходящей резиденцией для Александра.
Царь в это время и не думал о возвращении в Македонию. Когда-то он написал матери о посещении святилища Аммона и обещал рассказать ей с глазу на глаз о тайне своего рождения. Может быть, во время переговоров на реке Яксарт он взвешивал возможность похода на страну скифов из Македонии. Однако после возвращения из Индии он должен был понять, что стал чужим для своей родины. Одиссею было дано испытать и отпраздновать радость возвращения. А мог ли ждать Александр, что его прибытие на родину будет столь же счастливым?
Намерения Александра по отношению к Вавилону сводились к следующему: великий город должен был стать могущественным центром всей Передней Азии. Он как бы был предназначен для этого в силу своего географического положения, торговых связей, высокой культуры, а также как место обитания могущественного, высокого божества. Для Леванта подобным центром должна была стать строящаяся Александрия. Третьим центром могли бы быть Сиракузы или Карфаген. Но ни один из этих городов не мог претендовать на честь называться столицей, ибо, как мы уже говорили, главой империи был только Александр, где бы он ни находился.
Невозможно отрицать, что подобная система правления при все раздвигающихся границах не могла не привести к абсурду. Уже длительное пребывание Александра в Индии вызвало катастрофические последствия. Однако нет никаких свидетельств тому, что Александр намеревался сделать какой-либо город центром, из которого в его отсутствие могло бы совершаться управление империей. Правда, он назначил Гефестиона хилиархом и тем самым как бы соправителем; это могло бы сыграть роль при длительном отсутствии царя. Однако и этот эрзац-Александр правил бы один и не имел бы постоянной резиденции.
ГЕФЕСТИОНМы уже много раз говорили об искренней и сердечной дружбе между Александром и товарищами его юности, каждый раз упоминая при этом Гефестиона как самого близкого и любимого друга царя. Что же больше всего привлекало в нем Александра — необычайная ли красота, общие ли воспоминания или мягкое, почти женское умение подчиняться? Как бы то ни было, этот любимец царя настолько превратился в его податливую и послушную тень, в его alter ego[349], что царь как-то сказал: «Гефестион такой же Александр, как и я сам». Благодаря своему умению понимать и чувствовать Восток, своим организаторским способностям Гефестион в последние годы жизни царя стал самым близким и полезным его помощником. Он чувствовал себя уверенно, шла ли речь о командовании войсковыми подразделениями, о снабжении армии, о строительстве больших мостов и корабельных верфей или об основании новых городов. Должно быть, он использовал различных специалистов, которые прекрасно справлялись с подобными задачами. Он лучше, чем кто бы то ни было, выполнял задания Александра по строительству и основанию новых городов.
Но, возможно, более ценной для Александра была поддержка и помощь Гефестиона в Бактрии во время расхождения царя с приближенными. В деле Филоты Гефестион выступил как главный обвинитель, во время спора о про-скинезе он был выразителем царской воли. И даже если ему не все удавалось, Александр всегда мог положиться на безусловную преданность Гефестиона, на то, что он будет поборником его проектов и планов. И что бы ни задумал царь, что бы ни делал, Гефестион всегда восхищался им и никогда его не критиковал. А это и было именно то, в чем нуждался Александр.
Итак, Гефестион оказался таким человеком, которого действительно можно было любить и ценить, и Александр баловал и возвышал его сверх всякой меры. Даже весьма интимные письма Олимпиады царь читал вместе со своим другом и прощал ему вздорность и неуживчивость, снискавшие Гефестиону ненависть в кругу приближенных царя. Очень часто Гефестион хвастался тем, что именно он самый верный и близкий Александру человек, и давал почувствовать окружающим, сколь исключительно его положение при царе. Он ревниво следил за всеми увлечениями царя, не брезговал иногда и прямыми доносами. Снедаемый завистью, Гефестион вносил распри и раздоры в среду самых близких и доверенных людей Александра. Этим объясняются и его постоянные ссоры с Кратером, и вражда с Евменом[350]. Гефестион, несомненно, стремился стать всемогущим в кругу приближенных царя.
