Павел Басинский - Лев Толстой: Бегство из рая
Лев Николаевич Толстой.
Крекшино, 18 сентября 1909 г.
При подписании настоящего завещания присутствовали и сим удостоверяют, что Лев Николаевич Толстой при составлении настоящего завещания был в здравом уме и твердой памяти:
Свободный художник Александр Борисович Гольденвейзер. Мещанин Алексей Петрович Сергеенко. Александр Васильевич Калачев, мещанин.
Настоящее завещание переписала
Александра Толстая».
На обратном пути Толстого чуть не задавила пятитысячная толпа, провожавшая писателя на Курском вокзале. Выручил Чертков. Но это он сообщил в газеты время отправления Л.Н. из Москвы. Когда Толстой сел в коляску на станции Козлова Засека, с ним случился глубокий обморок. Он очнулся только наутро 20 сентября. «… ничего не помню. Рассказывали, что я сначала заговаривался, потом совсем потерял сознание. Как просто и хорошо умереть так».
Бумаги и люди
Первое формальное завещание Толстого написано его рукой. Но достаточно бегло сравнить текст этого документа с двумя завещаниями, сделанными в виде дневниковых записей, чтобы понять: это не язык и стиль Толстого. Но тогда чьи же?
Касаясь истории этого текста в книге «Уход Толстого», Чертков нигде не говорит: «Толстой написал завещание». У него звучит более дипломатично: «Он решил прибегнуть к составлению завещания». Но кто, позвольте спросить, его составлял?
В книге Бориса Мейлаха «Уход и смерть Льва Толстого» замечено, что не только по содержанию, но и текстуально первое формальное завещание совпадает с тем «вопросником», который Чертков посылал из Англии с секретарем Бриггсом в 1904 году. Ответы Толстого, повторявшие вопросы в утвердительной форме, и легли в основу завещания.
Например:
«Вопросник» (1904): «Предоставляете ли Вы мне и после Вашей смерти в полное распоряжение по моему личному усмотрению как для издания при моей жизни, так и для передачи мною доверенному лицу после моей смерти все те Ваши рукописи и бумаги, которые я получил и получу от Вас до Вашей смерти?»
Завещание (1909): «Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были бы переданы Владимиру Григорьевичу Черткову, с тем чтобы он и после моей смерти распоряжался ими…»
Что же случилось 18 сентября 1909 года? Ровно то, что В.Г. победил С.А. И самое страшное, что это было сделано буквально за ее спиной, когда она сама приехала в Крекшино.
После того как она не отпустила мужа в Стокгольм, не отпустить его в Крекшино было бы уже насилием через край. И она смирилась, хотя это далось ей очень тяжело. «Тяжелые для меня сборы Льва Николаевича к Черткову», – пишет С.А. в «Ежедневнике» 2 сентября. «Грустные сборы и проводы» (запись от 3 сентября). 5 сентября, когда Толстой приезжает в Крекшино, из Ясной Поляны в Шамордино уезжает его сестра Мария Николаевна, которая вместе с дочерью Лизой гостила у брата. Ясная Поляна совсем опустела. Без Толстого она оглушительно пустела, превращаясь в мертвое место, куда никто не хотел приезжать.
«Ты не можешь себе представить, как странно в Ясной Поляне без Л.Н.! – писала в июне 1909 года в письме к мужу жена Гольденвейзера. – Такая тишина и мертвенность».
В тот же день, когда Мария Николаевна уехала из Ясной, из Москвы вернулись супруги Гольденвейзеры. Они рассказали С.А., как ее муж проводил время в Москве, как он слушал музыкальный аппарат в магазине Циммермана, как он гулял по Кузнецкому мосту, как публика восторженно приветствовала его на вокзале. Уже утром 8 сентября С.А. была в Москве и отправилась в Крекшино. Л.Н. «ласково» встретил ее на станции, и всё в доме показалось ей «хорошо, приветливо, красиво». 10–12 сентября она вновь была в Москве. Ходила в банк, привела в порядок свои издательские дела и, как обычно, пошла в Исторический музей поработать с рукописями мужа, которые она сдала туда на хранение. Кроме того, у нее болела нога, и она посещала врача. 13 сентября она снова приехала в Крекшино.
В этот день она уже определенно чувствовала что-то неладное. Вместе с ней из Москвы ехала дочь Саша, которая также была в городе по делам и теперь возвращалась к Чертковым и отцу.
На станции их опять встречал Толстой. Садясь в экипаж, С.А. оступилась на больную ногу и всю дорогу громко стонала. Ее уложили в кровать, вызвали доктора. К обеду она пришла к столу. Находившийся там Гольденвейзер отмечает «болезненно-раздраженное состояние Софьи Андреевны, ежеминутно готовой сделать сцену или впасть в истерический припадок». 17 сентября, накануне подписания завещания, вспыхнула ссора С.А. и Черткова, о которой пишет в воспоминаниях молодой секретарь Черткова Алеша Сергеенко.
Впечатления Алеши Сергеенко от посещения Крекшина в сентябре 1909 года чрезвычайно интересны. Алеша тогда мало что понимал в тонкостях семейного конфликта Толстых, хотя знал писателя с 14 лет благодаря знакомству с ним своего отца, литератора и биографа Толстого Петра Сергеенко. В многолюдной семье Сергеенко царил культ «великого Льва». Петр Алексеевич, его жена и восемь детей жили в деревне, работали на земле и каждый день рождения Толстого отмечали в благоговейных размышлениях о нем. Уезжая в Англию, В.Г. взял в секретари молодого «толстовца» Алексея.
Алеша имел возможность сравнить быт Чертковых в Англии и в Крекшине. Насколько в Англии было тяжело и скучно, настолько в Крекшине Алеша вдруг почувствовал атмосферу счастливой семьи.
«Я скоро убедился (находясь в Англии. – П.Б.), что в этом доме, собственно, семьи нет, что это скорее гостиница; каждый жил своей обособленной жизнью, и мне после того, что я до двадцати лет прожил в большой семье, было не по себе, иногда тоскливо».
Совсем другая атмосфера была в Крекшине. «Совсем иной дух», – изумляется Алеша.
Чертков и Галя заботятся о хозяйстве, обсуждают проблему цветной капусты, присланной для Толстого соседней помещицей. Как приготовить: «кусочками», «в сухарях», «в бешамели»? Чертков лично участвует в составлении меню для Толстого. За столом весело, оживленно.
«Лев Николаевич находился в конце стола, и странное дело – мне в первую минуту показалось, что это сидят не чужие друг другу люди, а тоже что-то вроде большой семьи. И Лев Николаевич возглавлял ее». «Большая дружная семья», – пишет Сергеенко.
А теперь оцените это глазами С.А. Она тоже это видит. Неудивительно, что она закатила В.Г. скандал, когда узнала, что, оказывается, еще и в Москву она поедет с мужем в разных колясках. «Соня взволновалась предложением ехать до Москвы врозь, – пишет Л.Н. в дневнике. – Пошел к ней. Очень жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался».
