Ирэн Фрэн - Клеопатра
В палатках всерьез обсуждают вопрос: ради чего, собственно, они будут сражаться — ради Антония или ради благополучия египетской царицы? И в ходе этих дебатов солдаты все яснее понимают, что ставка в предстоящей битве будет совсем не та, что в битвах при Филиппах и Фарсале: они бросятся на копья врагов не во имя свободы и даже не для того, чтобы отомстить банде убийц, а чтобы раз и навсегда выбрать имя владыки мира и тот порядок, который воцарится во Вселенной. Но разве Октавиан уже не восстановил порядок — в Риме и на тех территориях, которые подчиняются его власти? И откуда же, если не из Города на семи холмах, следует распространять этот порядок по всему кругу обитаемых земель?
Сомнения нарастают и превращаются в страх в тот день, когда самый давний и самый верный соратник Антония, старый Агенобарб, решает перейти к противнику. Антоний еще предпочитает делать вид, будто смеется над этим, и велит отнести предателю, в лагерь Октавиана, те ценные вещи, которые тот бросил, когда бежал; затем объявляет солдатам, что Агенобарб — всего лишь похотливый старик, которому не терпится встретиться в Риме со своей слишком молодой любовницей.
В этом эпизоде ощущается почерк Клеопатры: старик всегда с неодобрением относился к тому, что она пользуется слишком большим влиянием. Как она ни настаивала, он упорно отказывался преклонять перед нею колена и называть ее «царицей царей»; она же пыталась отстранить его от участия в собраниях, на которых принимались важные решения. Он держался до конца, пока малярия не положила конец его упорству; от нее он и скончался — почти сразу же, как прибыл в лагерь Октавиана.
После бегства Агенобарба случаи дезертирства настолько участились, что Антонию расхотелось шутить по этому поводу: узнав, что двое из подчиненных ему командиров — римлянин и вождь арабских кочевников — хотят, в свою очередь, переметнуться к Октавиану, он задержал их и приказал казнить.
Несомненно, именно в это время, в разгар летней жары, случилось еще более тревожное происшествие: на Антония, когда он отправился осматривать укрепления, напала группа вражеских солдат, неизвестно каким образом проникших в его лагерь, — они хотели его похитить.
Он спасся лишь благодаря своей превосходной реакции, пустившись бежать вдоль маленькой дамбы, на которой они застали его врасплох[107]. Ему пришлось во второй раз признать очевидный факт: Октавиан хотел победить его, даже не вступая в сражение; он, Антоний, действительно попался в ловушку, и теперь у него оставался только один выход — попытаться из нее ускользнуть.
* * *Теперь с ним только пятеро старых преданных соратников: Канидий, самый умный и самый доблестный; Соссий, Октавий и Попликола, которого не пугала перспектива морского сражения; и, наконец, незаменимый Деллий — человек, который организовал встречу в Тарсе и, со времен их первого знакомства, участвовал во всех перипетиях жизни Антония, в его оргиях, в его военных кампаниях, в его переговорах с Римом, в интригах александрийского дворца, в безумствах «неподражаемых».
И вот в присутствии царицы собирается новый военный совет, чтобы разработать план эвакуации. Канидий предлагает отступать по суше, через горы, во Фракию. Там, как он уверяет, их войска получат подмогу от армии гетов, непревзойденных всадников; а когда враг придет туда, они смогут его уничтожить, как при Фарсале и Филиппах, в регулярном сражении, тактикой которого Антоний превосходно владеет.
Клеопатра немедленно выдвигает свои возражения против этого плана. Война будет выиграна на море, вновь повторяет она, необходимо прорвать блокаду Октавиана; что же касается сухопутных войск, то их следует направить через Македонию в азиатские провинции, где они смогут присоединиться к оставленным там семи легионам Антония. Часть людей надо посадить на корабли и переправить на мыс Тенар; оттуда они доберутся до Киренаики и соединятся с четырьмя легионами, которые там расквартированы. Таким образом, одиннадцать легионов будут охранять Египет, и тогда посмотрим, отважится ли Октавиан двинуться на Александрию и преуспеет ли там, где до него потерпели поражение Помпей и даже сам Цезарь: Египет неприступен, еще со времен первых Птолемеев.
И все же Канидий не сдается. Он говорит, что этот план, безусловно, очень хорош, однако не учитывает одного капитальной важности факта: а именно, что Агриппа — превосходный адмирал. Столкновение с ним крайне опасно. К тому же, посадив свои легионы на корабли, Антоний не сможет эффективно их использовать; их численное преимущество будет иметь значение на суше, на море же окажется совершенно бесполезным. И разве зазорно уступить море Октавиану, если в конечном счете это делается для того, чтобы тем вернее его уничтожить?
Однако у Клеопатры, как всегда, на все готов ответ: план Канидия, возражает она, основан на вере в дружеские чувства царя гетов и в его готовность поддержать римлян своей кавалерией. Но как можно полагаться на этих мелких царьков: ведь все другие правители Северной Греции предали Антония! И, наконец, Канидий слишком легко распоряжается судьбой украшения их армии, флота; а между тем флот принадлежит лично ей, царице. Что станет со всеми этими кораблями, если будет принято решение отступать по суше? Их либо оставят Октавиану, либо потопят. Великолепные корабли, которые она сама вооружала, финансировала… А сколько понадобится времени, чтобы на верфях Александрии построили еще одну такую эскадру? Месяцы, может быть, годы. А сколько золота придется за это заплатить? Ее план, во-первых, несравненно менее дорогостоящий; во-вторых, его неоценимое преимущество заключается в том, что он позволяет одновременно спасти обе части армии. Наконец, кто может поручиться, что Октавиан на этот раз не будет придерживаться своей любимой стратегии: всячески избегать регулярных сражений?
Антоний снова заколебался. Он знает выдающиеся способности Агриппы, и потому идея морского сражения с самого начала ему не понравилась; тем не менее аргументация царицы отнюдь не бессмысленна, ее доводы в большинстве своем справедливы; а главное, он чувствует, что, если примет сторону Канидия, тот, как и многие до него, вскоре потребует, чтобы он, Антоний, отослал Клеопатру.
В общем, он в очередной раз согласился с царицей (так этот военачальник, который любил лошадей, еще прежде, чем был разбит Октавианом, потерпел поражение от женщины, всегда предпочитавшей коням корабли)…
* * *Теперь остается лишь прийти к единому мнению относительно способа прорыва морской блокады; и поскольку корабли Антония, как и все военные корабли, не могут менять галс и идти против ветра, весь тактический план должен быть увязан с часом, когда поднимается попутный ветер.
