Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
В конце мая 1989 г. во Франции в замке Блуа состоялась юбилейная международная конференция, посвященная 25-летию одного из самых значительных открытий второй половины нашего столетия — так называемому несохранению комбинированной четности. Организаторы очень хотели видеть на ней А.Д.Сахарова, которому принадлежали важные пионерские идеи, имеющие прямое отношение к этой проблеме. По просьбе одного из них, профессора Тран Тан Вана, я загодя (еще весной 1988 г.) переговорил с Андреем Дмитриевичем о возможности его участия. Он сразу же согласился быть членом оргкомитета (без определенных обязанностей), но очень сомневался в реальной осуществимости своей поездки во Францию, поскольку тогда он еще был невыездным. В конце концов, он все же согласился начать оформление в обычном (тогда еще очень долгом и сложном) порядке, не предвосхищая решения "компетентных органов". При любом исходе стоило начать шевеление в этом направлении- оно, во всяком случае, сулило ответ на вопрос, как долго еще пpодлится это табу. Было очевидно, что пpи стpемительном pазвитии технологии и при современных разведывательных средствах не могут оставаться государственной тайной сведения, которыми располагал А.Д., тридцать лет спустя после главных своих работ по оборонной тематике и двадцать лет спустя после своего отлучения от нее. Можно было не сомневаться и в том, что он никогда не нарушит свои обязательства и не разгласит даже эти псевдосекреты. Дальнейшее развитие событий показало, что, к счастью, это поняли наконец и наверху: в октябре 1988 г. Андрей Дмитриевич впервые уехал за рубеж. Некоторое время спустя я заехал к нему домой в связи с какими-то выездными формальностями, но задержался довольно надолго. Андрей Дмитриевич был поглощен карабахскими и сопутствующими им событиями и сразу же заговорил об этом. Он считал, что Горбачев упускает драгоценное время, что он должен был взять на себя ответственность, разрубить гордиев узел и передать Карабах Армении. Я пытался возражать, говоря, что при всем своем сочувствии армянам, я не вижу законных путей для такого разрешения конфликта. Но А.Д. был уверен, что при желании конституционные формальности можно было бы преодолеть, что нерешительность властей и, тем более, тенденциозное антиармянское освещение событий граничит с попустительством насилию и обернется бесчисленными страданиями и кровью. Каждый остался при своем мнении. Зловещее пророчество Андрея Дмитриевича стало реальностью. А воз, как говорится, и ныне там. Кстати, в ходе этого разговора я высказал предположение, что могла бы оказаться действенной обращенная к обеим республикам угроза исключения из состава СССР, если они будут и далее пытаться разрешить взаимные противоречия варварскими методами. При этом я исходил из того, что беспорядки и насилие инспирируются теми же самыми кругами, для которых исключение из Союза смерти подобно. Тогда Андрей Дмитриевич усомнился в целесообразности подобной меры, но потом, вероятно, усмотрел в ней определенный политический резон (см. сахаровский проект Конституции).
Триумфальное избрание Андрея Дмитриевича народным депутатом сильно осложнило вопрос о возможности его поездки на конференцию в Блуа. Было видно, что ему очень хочется хоть ненадолго вынырнуть из водоворота общественно-политической жизни, захлестнувшего его по возращении из горьковской ссылки, и окунуться в атмосферу научного конгресса — первого в его жизни (не чудовищно ли?!) научного форума за рубежом. Теперь препятствие было далеко не формальным: слишком уж неудачно стыковалась эта конференция (с 22 по 26 мая) с открытием 25 мая первого Съезда народных депутатов СССР. По мере приближения съезда время, отводимое им на пребывание во Франции, постепенно сокращалось и наконец свелось к двум дням. В паспортах Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны уже были проставлены французские визы. Вечером 18 мая я отправился к ним домой, чтобы взять их паспорта и получить в агентстве "Air France" зарезервированные для них билеты. А.Д. появился почти одновременно со мной. Он вернулся с проводившейся Лукьяновым встречи, на которой обсуждался порядок проведения начала съезда и освещения его по телевидению. Андрей Дмитриевич сразу же сказал, что никуда не едет, потому что возникшие там острые разногласия, в частности, попытка отменить уже обещанную ранее прямую трансляцию, обязывают его остаться в Москве. Он добавил, что в воскресенье будет проведен митинг, на котором он собирается выступать. Я предпринял робкую попытку поискать компромисс и спасти поездку, но Андрей Дмитриевич печально и мягко отклонил ее. Мне все же показалось, что можно еще что-то сделать, и я с надеждой посмотрел на Елену Георгиевну. Ответом мне был ее жест, явно означавший, что дальнейший разговор бесполезен. Оставалось только позвонить в Париж и сообщить эту неприятную новость. Что и было сделано тут же. А там уже был заказан именинный торт размером в квадратный метр- Андрей Дмитриевич мог провести в Париже этот последний в своей жизни день рождения, 21 мая 1989 года. Торт все же был испечен, и день рождения был отпразднован заочно. По просьбе Андрея Дмитриевича его представлял при этом А.Н.Скринский. Сборник трудов конференции, посвященный светлой памяти А.Д.Сахарова, открывается его письмом в котором он объясняет причину своего решения: "…К моему глубочайшему сожалению, последние события показали, что я не смогу сдержать своего обещания. До вчерашнего дня я надеялся, что мое избрание в Парламент не лишит меня почетной и приятной возможности участвовать в работе конференции, хотя мне и пришлось урезать пребывание до минимума… Однако, ввиду критической ситуации, сложившейся в моей стране, я пришел к убеждению, что не могу сейчас уехать и вынужден отменить свой визит [125]".
В последний раз я видел Андрея Дмитриевича за три дня до смерти. Он выступал в ФИАНе на митинге за отмену 6-й статьи Конституции [126].
И.Л.Розенталь
Прощайте, Андрей Дмитриевич!
С А.Д.Сахаровым я познакомился заочно в конце 30-х гг., когда учился вместе с ним на физическом факультете МГУ, размещавшемся тогда на Моховой.
Причиной нашего знакомства было стахановское поветрие, внедряемое повсюду, в том числе и в университете. Здесь форма внедрения была своеобразной. Приветствовалась досрочная и, разумеется, отличная сдача экзаменов. Отранжированные списки «отличников» вывешивались вблизи профкома факультета. Среди очень способного курса приема 1938 г. в этом списке выделялись два человека: А.Д.Сахаров и П.Е.Кунин [127], сдававшие экзамены задолго до их официального начала и всегда с отличной оценкой.
