Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
— подсовывают такую ему акцию!.
Я почти уверен, что Берлингуэр ответит вежливым отказом. Сработает не только объективный интерес — всё отдать победе на выборах, но и соображение из сферы политической хитрости, а вдруг узнают щелкоперы, что было письмо Брежнева, как они уже пронюхали, что есть письмо Берлингуэра Хоннекеру! И скажут: вытянулся перед Москвой во фрунт, вопреки интересам своей партии, пошел на унижение, отменив прежнее свое решение
— добиваться отсрочки конференции, не допустить совпадения во времени этих двух «мероприятий»!
Думаю, что Берлингуэр ответит отказом. И будет конфуз! Брежнев обозлится, а это очень не нужно сейчас для итальянцев, т. е. для МКД! Но обозлится он не только на итальянцев, но и на Пономарева.
Если же Берлингуэр пойдет на конференцию, то уж потребует большую цену — и в Документе, и в своей речи на конференции. И придется утереться, выслушать всё и — ни слова в ответ!
В любом случае для Международного отдела — плохо.
Таковы были мотивы моей реплики Б. Н.'у.
Но сказал я много меньше. Однако сказал, что «предвижу» негативный ответ. Итальянцам сейчас эта конференция вот так (провожу пальцем по горлу). И их позиция будет встречена с пониманием не только СКЮ и ФКП, но и французами, англичанами, а в душе — большинством западников. Мы окажемся в неловком положении. Я, конечно, понимаю товарищей из Ново-Огарева. Но, увы, их логика — это логика аппаратчиков. Сейчас это не всегда дальновидная логика.
Борис Николаевич выслушал молча. Смотрел на меня скептически. Но возражать не стал. И опять напомнил мне Державина. Он сам разрывается между аппаратной логикой и реальной политикой.
Читаю книжку англичанина А. Тэйлора «Вторая мировая война», которую, как он заявляет, писал 30 лет. Сгусток мыслей и оценок. Думаю, что где-то ближе всех к правде, хотя и персонифицирует немного события. И нас, наконец, оценили по заслугам (пером крупнейшего историка!).
Тяжелый день. Текст очередного доклада Б. Н. перед аппаратом ЦК (скорее всего и не состоится).
Оценка лично для Б. Н.'а (в тайне от новоогаревцев) текста для Генерального на конференции. Записка по его требованию о том, что бы еще сделать, чтоб отбить антисоветскую линию в президентской кампании в США. (неуемность Б. Н.'а. МИД его не поддержит и вся эта суета полетит в корзину).
Сам он сегодня занят делами европейской конференции. Оказывается, Аксен (член ПБ СЕПГ) еще в воскресенье сообщил из Рима, что Берлингуэр не поддается на уговоры и что, может быть, следует воздержаться от передачи ему письма Брежнева (посол еще не успел вручить).
А сегодня Аксен уже здесь, в Москве. Рассказывает, что Энрико держался необычно резко и непримиримо: дело, мол, не в сроках, мы согласны на конец июня. Дело в единодушии в отношении итогового документа. Если французы не подпишут хоть часть его, мы вообще не поедем на конференцию. Если кто-либо из 28 партий откажется присутствовать, мы не поедем на конференцию. Если французы не поедут, мы тоже, — «мы не хотим выглядеть ближе к Москве». Проклинаем ту минуту, когда согласились связать конференцию с документом. И вообще — чтоб мы когда-нибудь пошли еще раз на нечто подобное! А вы (немцы) продолжаете болтать о международном Совещании (было такое в докладе Хоннекера на съезде). Зачем это нужно? Вы же знаете, что ни мы, ни другие с этим не согласны. Только лишние спекуляции провоцируете. Или может быть у вас уже проект итогового документа нового Совещания в кармане?
Надо согласиться, что только единогласно принятый документ, может быть условием проведения конференции. Значит, надо выбросить оттуда все, с чем кто-либо из участников не согласен. Иначе мы на конференцию не поедем.
И в таком духе.
После сегодняшних многочасовых объяснений: Б. Н., Катушев, Аксен, Загладин родили глупость — послать представителей ЦК (Пономарева, Катушева соответственно) в Париж, Рим, Белград уговаривать пойти на компромисс и вручить послание Брежнева. Само по себе это унизительно. А когда я почитал проекты писем Брежнева и памятки для бесед, — ума рехнулся. Получается, что не будь конференции — катастрофа для КПСС, что КПСС так в ней заинтересована, что готова отступиться от чего угодно, — соглашаемся на то, чем возмущались совсем недавно — с формулой французов, что «конференция с ограниченной повесткой дня», соглашаемся выкинуть весь анализ обстановки и оставить только пункты- цели; готовы отступиться не только от упоминания «пролетарского интернационализма», но и от собственных заслуг в деле разрядки.
А между тем, в то же самое время, когда Б. Н. подписывает такие бумаги, он мне в сердцах говорит: «Эх! Надо бы взять да хлопнуть по столу. Мол, не хотите, не надо. Что нам больше всех нужно что ли?! Катитесь со своей конференцией».
Я в ответ: «Правильно. Но только это надо было сделать еще осенью!»
В четверг на ПБ будет решаться вопрос: посылать такие письма от Брежнева в Париж и Белград и соглашаться ли на то, чтобы конференция была бы «целиком и полностью» проведена так, как того хотят итальянцы, югославы, испанцы, румыны, а не так, как мы хотели.
Не исключено, что 3 июня будет как раз тем днем, когда Брежнев стукнет по столу и скажет примерно то, что сказал мне сегодня Пономарев. Но с той разницей, что сказанное Брежневым будет и в адрес Пономарева, даже в первую очередь в его адрес.
Сегодня выступал в Президиуме Академии наук — «хвалил» Иноземцева, который сам все это и организовал, вынудив Пономарева послать меня на это беспрецедентное дело. Формально: секция общественных наук Президиума обсуждала работу ИМЭМО за пять лет. А я должен был говорить, как Институт «помогает» Международному отделу ЦК. Внес я своим выступлением некоторый диссонанс в напыщенно-академический треп. Назвал фамилии, кто действительно что-то делал. Среди них 70 % евреев. Похвалил старика Хавинсона и его журнал («Мировая экономика и международные отношения»).
Эпизод: Кузьмин, зам. Отдела науки, сидевший за столом буквой «П» через Мурата Урманчеева (чиновник в Президиуме) попросил меня подсесть к нему. Я по простоте думал, что он что-то мне хочет сказать перед моим выступлением. А, как выяснилось (и как поняли все), он просто хотел, чтоб я на глазах у академиков подошел к нему, а не он ко мне. Боже мой!. Впрочем, он глупый и мелкий человечек, которому должность куратора Академии позволяет пыжиться. У нас с ним сложилось молчаливое Vivendi: делаем вид, что между нами никогда ничего не было. А между тем, он был одним из организаторов травли меня в «период федосеевской кампании». Он из тех, кто добивает (по их мнению) обреченных и лижет идущих вверх (на всякий случай).
