Тамара Петкевич - Жизнь - сапожок непарный : Воспоминания
Глубоко проникнув в свойства характера родителей, в то, что сотворено с моей семьей, я теперь ощущала себя матерью своих отца и мамы. Живых или ушедших — роли не играло. Не в том было дело.
Забежавшая в дежурку харбинка Лиля Гросс сияла:
— Только что в контору по селектору передали, чтобы встречали ТЭК. Едут!
После встречи с Колей прошло четыре месяца. По чьему настоянию этот внеочередной приезд?
Разрешение взять меня в коллектив дирекция и на этот раз не привезла. На ЦОЛПе все хлопоты о наряде взял на себя Илья Евсеевич. И только тогда выяснилась причина заминки. Наряд не подписывал все тот же заместитель начальника лагеря Варш. Наветы предприимчивой Веры Петровны, ее ходатайство об отправке меня в дальние лагеря были еще свежи. Забыть, что его личное телеграфное повеление отправить меня в Мариинские лагеря осталось невыполненным, Варш также не мог.
Я поняла, что ТЭК мне не видать. «Да без Александра Осиповича я и не сумею ничего сделать», — призналась я Коле, пытаясь одновременно оправдаться за стыд, что меня не берут в ТЭК.
— Я сумею помочь! Я смогу! — горячо откликнулся он. — Ты будешь в ТЭК! Поверь мне! Приедешь, начнем работу с отрывка из «Маскарада» Лермонтова. — И он вполголоса читал:
Послушай… нас одной судьбы оковы
Связали навсегда… ошибкой, может быть;
Не мне и не тебе судить…
………………………………
Ты молода летами и душою,
В огромной книге жизни ты прочла
Один заглавный лист…
………………………………….
Но я люблю иначе, я все видел,
Все перечувствовал, все понял, все узнал,
Любил я часто, чаще ненавидел
И более всего страдал!
Я слушала и в странном замешательстве порывалась найти отгадку: почему он стал читать именно эти отравляюще-прекрасные строки, издавна действующие на. меня? Набрести в искусстве на одного кумира?
Едва ТЭК уехал, как распахнулась дверь дежурки, вошла Александра Петровна и грозно, без обиняков спросила:
— Артист — это что? Серьезно?
— Очень, — ответила я.
— Хочешь уехать? — Она перешла на «ты», как и в иные крутые минуты.
Я не стала объяснять, что надежд на наряд нет:
— Хочу.
— Имей в виду: не отпущу!
— Почему? — растерянно спросила я.
— Потому что от добра добра не ищут, — горько и обиженно ответила она.
Мой долг Александре Петровне был непомерно велик. В каком виде и состоянии я была бы без нее? Следовало себя казнить за неблагодарность, но я уже не добра искала; нашла любовь, за которую мы с Колей вступили в свой страшный, в свой смертельный бой.
Подошел срок освобождения Ольги Петровны Тарасовой. Есть люди, само существование которых помогает душе остаться живой. Ольга Петровна принадлежала к таковым. Я смотрела на нее и думала о том, что на свой лад она послужила не столько революции, сколько делу любви. Еще как послужила! Любви Ольги Петровны хватило на всех. И на обеих ее прекрасных дочерей Верочку и Катюшу, и на внуков, и на друзей, и на меня. У нас с нею был поэтический молитвенник: «…Нету солнца — в себя смотри. Хватит солнца в душе твоей — не ослепнешь среди теней».
Она поняла, кем стал для меня Коля. Благословила эту встречу. Это много значило для меня.
Я провожала Ольгу Петровну до вахты, не предполагая, что дружбе нашей суждены десятилетия.
Молва меня никак не обходила стороной.
Пока я раздумывала, как достовернее описать Александру Осиповичу встречу с Колей, в виде самой банальной сплетни новость опередила меня.
..Но — «бывшее быть перестанет»,
И по-иному стало ныне.
И снова Плюшка донжуанит
Или, вернее, мессалинит…
— значилось в отпущенной порции «стишков».
Вопрос рассматривался со всех сторон. Привлекая к теме двух других Тамар, он продолжал язвить:
Их целых три у нас Тамары,
Трех разных стилей и манер.
И каждая из них пример,
Как выносить Судьбы удары.
Одна — случайно ли, со зла —
Недавно сына родила.
И ходят слухи, что не прочь
Она родить в придачу дочь.
На папу претендентов рать.
Но как такого подобрать,
Чтоб был он молод и пригож,
Чтоб ненавидел фальшь и ложь,
Чтоб был властителем идей
И уж, наверно, иудей?
Он варьировал этот мотив и далее, посвящая Тамаре Цулукидзе и мне талантливые и блестящие образосплетения:
О, как приятно и легко
В любви, веселье и игре
Жилось в те дни Манон Леско
И кавалеру де Грие!
Была судьба их, как трик-трак,
Как лотерея, как лото.
Теперь, увы, совсем не так,
Все по-другому, все не то.
Мужчины нынешних времен
Умеют только оскорблять.
Они сказали бы: «Манон,
Хоть и французинка, а б..»
И был бы беспощадно строг
Теперешний над нею суд, —
Ведь отбывать пришлось, бы срок
Не в Орлеане ей, а тут.
Но нет! Манон тут не сыскать,
Куда пытливый взор ни брось.
Тут много разных Лиз и Кать,
И Варь, и Вер, и Тусь, и Тось.
И не найти тут «шевалье», —
Все наши рыцари без лат.
И ходят в порванном белье,
И носят вытертый бушлат.
Лишь иногда, как божий дар,
Мелькнет животворящий сон.
И ты увидишь… двух Тамар,
Что поманонистей Манон.
И каждая из них, как рок
(Сиречь изменчива вполне),
А от измен какой же прок
Не только прочим, но и мне.
Пародийные строчки воспринимались мною чрезвычайно болезненно. Вмещенная в нарицательные имена, я не на шутку обижалась, отчаивалась, мысленно вдребезги разбивала кривые зеркала. И тем временем училась отношению к чужому волеизъявлению, обретала вкус к более смиренному обхождению с пресловутой молвой и житейской сплетней.
Было еще одно благодетельное свойство в ехидстве Александра Осиповича: в его цветном отражении будто игнорировалось все драматичное, что происходило в черном подтексте жизни.
В окно дежурки дробно постучал нарядчик:
— Прыгайте! На вас пришел наряд в ТЭК! Все-таки? Извини меня, прошлое, за способность радоваться! Извини, что жива сама по себе, что так занялось, так горит сердце.
И тут же залил страх. Угроза Александры Петровны пустяком не являлась, могла все перерешить. Александра Петровна миловала, но умела и казнить. Крепостнический уклад лагерной жизни искушал всякого власть имущего.
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
