Александр Городницкий - И жить еще надежде…
Евгений Клячкин умер в Израиле, но песни его остались в России. Они выросли на петербургско-ленинградской культурной почве, для которой чужды эстрадность, аффектация, внешняя броскость. В них, как и в его любимом городе, преобладают «краски севера», царит атмосфера сдержанности. Именно эти черты присущи стихам в лучших песнях Евгения Клячкина, поражающих своей словесной и музыкальной точностью.
Сейчас, когда Евгения Клячкина не стало и «изменились его портреты», с особой пронзительностью звучат его старые песни, пронизанные многострадальной любовью к России, к Питеру, с которыми, теперь уже навеки, связана его внезапно оборвавшаяся жизнь.
Узнав о его трагической гибели, я написал песню, посвященную его памяти.
Сигаретой опиши колечко,
Снова расставаться нам пора.
Ты теперь в земле остался вечной.
Где стоит июльская жара.
О тебе поплачет хмурый Питер
И родной израильский народ.
Только эти песни на иврите
Кто-нибудь навряд ли запоет.
Со ступеней набережной старой
На воду пускаю я цветы.
Слышу я знакомую гитару.
Может, это вовсе и не ты,
Может, и не ты совсем, а некто
Улетел за тридевять земель.
Старый дом у Малого проспекта
Поменяв на город Ариэль.
Сигаретой опиши колечко,
Пусть дымок растает голубой.
Все равно на станции конечной
Скоро мы увидимся с тобой.
Пусть тебе приснится ночью синей.
Возвратив душе твоей покой.
Дождик василеостровских линий
Над холодной цинковой рекой.
В последние годы многочисленную русскоязычную молодежь, перебравшуюся в Израиль из распавшегося Союза, все более интересует вопрос о возможности существования там русской авторской песни и неистребимого движения КСП, которое с началом массовой эмиграции из России распространилось теперь по всему земному шару. За последние годы в Израиль переехало немало талантливых авторов и исполнителей из России, Белоруссии, Украины, Узбекистана и других краев бывшего Союза.
Среди них, наряду с Евгением Клячкиным, Дмитрий Киммельфельд, Александр Медведенко, Игорь Бяльский, Марина Меламед и многие другие. Приезжая в Израиль на выступления, я каждый раз встречался с ними и убеждался — несмотря ни на что, клубы самодеятельной песни здесь растут и процветают; а в последнее время на севере страны на озере Кинерет зажег свои огни ежегодный фестиваль русской авторской песни, — «Дуговка», — израильский младший брат Грушинского. Его душой и вдохновителем стал Евгений Гангаев. Недавно здесь стал выходить журнал «Майдан», посвященный проблемам авторской и самодеятельной песни, пользующийся большим спросом. Наряду с «Дуговкой» на юге Израиля (не слишком далеко удаленном от севера), в Беер Шеве собирается свой отдельный фестиваль, получивший название «Бардюга», что означает «Бард Юга», а в Ашдоде — «Дюна».
Что же касается популярности нашей авторской песни в Израиле, то я дважды убеждался в несокрушимом интересе к ней. В первый раз — когда несколько лет назад, в 1995 году, целая группа наших бардов, в которую входили кроме меня Юлий Ким, Сергей Никитин, Александр Мирзоян, Галина Хомчик, Дмитрий Сухарев, Виктор Берковский и другие, совершила турне по Израилю при переполненных залах и всеобщем энтузиазме русскоязычной публики (Юлий Ким назвал эту группу — «Бардформирование»). И во второй раз — уже совсем недавно, в 98-м и 2000-м годах, когда по всей стране не менее триумфально проехался коллектив бардов с первым диском из серии «Песни нашего века». Так что русская авторская песня в Израиле — непотопляема.
Кстати, у меня бывали весьма неожиданные встречи с бывшими энтузиастами самодеятельной песни. В 1990 году в Иерусалиме в одной из синагог религиозного квартала Рамот, обликом своим напоминающей скорее временный домик строителей, ко мне подошел молодой человек с длинной черной бородой и в полной форме религиозного ортодокса, как бы сошедший со страниц Шолом-Алейхема: черная круглая шляпа, такой же черный лапсердак по моде литовских евреев прошлого века, черные брюки и туфли. «Вы меня не узнаете? — шепнул он, опасливо оглянувшись. — «Да нет, по-моему мы раньше не встречались». — «Давайте выйдем наружу». Мы вышли из синагоги и завернули за угол, подальше от посторонних глаз. Он снял шляпу, прикрыл ладонью бороду и, радостно улыбнувшись, сказал: «Три года назад на Грушинском фестивале вы мне вручали первый приз за лучшее исполнение, помните?» Тут я его наконец узнал, хотя и с трудом, — уж очень не вязались его лапсердак, шляпа и набожность с прежними шортами и тельняшкой.
Почти на всех моих концертах, а их за четыре поездки в Израиль было немало, мне постоянно приходили записки: «Что Вы думаете о перспективах авторской песни в Израиле?» В доме Льва Сыркина меня познакомили с еще одним израильским автором, боевым офицером-танкистом, отличившимся в боях, Григорием Рубинштейном, который пишет на русском языке. Песни его — родные сестры тех, что написаны нашими «афганцами» и знаменитой танковой песни времен Великой Отечественной войны «Первая болванка попала танку в лоб», которую распевали на мотив знаменитой песни: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить». В его песнях, так же как и в песнях Александра Алона, звучит знакомая российская интонация, неразрывно связывающая обе страны.
Что же касается песен и танцев вообще, то любят их в Израиле не меньше, чем в России. Поют и танцуют здесь, кажется, но любому поводу, и старые, и молодые, и, конечно же, дети. Я помню, как поразило меня в 90-м году празднование в Эйлате древнего праздника Ханука, посвященного освобождению евреев из вавилонского плена и длящегося около недели. Весь город иллюминован, всюду горят цветные свечи, и все вокруг, забыв про дела, поют и танцуют прямо на улицах. Подумать только, — более трех тысяч лет прошло со времен событий, описанных в этом библейском мифе, а они все поют и танцуют, будто это было вчера!
Тогда в первый день Хануки я выступал с концертом в Беер Шеве, четвертом по величине городе Израиля, стоящем посреди пустыни Негев. Меня, как почетного гостя, приветствовал речью на русском языке мэр города Ицхак Регер (в недавнем прошлом, как мне поведали, резидент израильской разведки «Моссад» в Европе). После этого мне была предоставлена честь зажечь на сцене первую свечу ханукального праздника.
Примерно через полгода после этого, летом 90-го, мне довелось присутствовать на праздновании юбилея подмосковного города Обнинска. Здесь в начале торжественной части выступал с напутственным словом тамошний священник отец Вадим, а потом мне, опять же как почетному гостю, предложили зажечь на сцене свечу, на этот раз православную. «Александр Моисеевич, — спросил меня в микрофон ведущий, — вам, вероятно, впервые в жизни приходится зажигать свечу религиозного праздника?». «Нет, отчего же, — откликнулся я, — как раз полгода назад мне довелось зажечь первую свечу ханукального праздника в Израиле. Впрочем, мне кажется, — продолжил я, услышав сильное оживление в зале, — что ничего странного в этом нет, — ведь Бог един». И зал стих.
Поют в Израиле не только на праздниках, но и в путешествиях, и на отдыхе, и собираясь в компаниях. Что это — российская привычка или израильская? Во время многодневных экскурсий по стране на автобусах с лучшим, пожалуй, в этой стране экскурсоводом Мариной Фельдман, в динамике постоянно звучали магнитофонные записи еврейских народных песен и современной израильской эстрады.
Многие из этих песен напомнили мне еврейские песни на патефонных пластинках, изредка звучавшие в доме моих родителей до войны. Меня поразила их органическая мелодичность и глубокая гармония. И в то же время я испытывал странное ощущение, что слышал их еще где-то, что помню даже не сами мелодии, а скорее тональность песен, звучащих сейчас на непонятном для меня языке. Покопавшись в памяти, я, неожиданно для себя, обнаружил нечто схожее в хорошо знакомых мне песнях советских композиторов, — Дунаевского, Блантера и других. Что это — стилизация или голос крови?
Впрочем, в голос крови я не слишком верю. В последние годы наши московские барды, побывавшие в Израиле и восхищенные им, написали несколько песен, где довольно удачно имитировали еврейские мелодии. Можно вспомнить, например, прекрасную шуточную песню Сергея Никитина на стихи Дмитрия Сухарева:
Это чьи там прозвенели в небе трели?
Это едут на гастроли менестрели,
Не в Нью-Йорки, не в Парижа,
И не дальше, и не ближе,
А в родной почти советский Тель-Авив.
Александр Моисеич Городницкий
Спит и видит этот берег заграницкий,
А маэстро Юль Черсаныч
Вспоминает Хайфу на ночь,
И Персидский ему грезится залив
И заливное с хреном.
Ершалаим,
Поезжай к своим и спой им.
Ершалаим,
Хоть по радио, друг, попой им.
Сам упомянутый в этой песне Юлий Черсанович Ким, также сложил вполне стилизованную под еврейскую народную мелодию песенку «Ах, Исроел, Исроел».
