Лев Дёмин - С мольбертом по земному шару
Последние дни пребывания художника в Порт-Артуре, последние дни его трагически оборвавшейся жизни… Их можно воссоздать по двум письмам Василия Васильевича жене Лидии Васильевне, отправленным незадолго до гибели. Они завершают том избранных писем В. В. Верещагина.
Первое из них датировано 28 марта 1904 года, то есть написано художником за два дня до его гибели. Неторопливо Василий Васильевич рассказывает о своей жизни в Порт-Артуре. У него отдельный вагон, который стоит на запасном пути. В нем кроме проводника еще денщик из стражи, он же и за стряпуху — варит борщ. Художник вспоминает о наступившем празднике пасхи. «Теперь 9 часов… т. е. около 2-х часов ночи по-вашему, значит, вы еще не ели ветчины и кулича с пасхой, но скоро, злодеи, будете кушать. Впрочем, я только что от стола, богато убранного всякими снадобьями, к которым я не притронулся, лишь съел немного пасхи…»
Далее Верещагин повествует о том, что встретил С. О. Макарова, пригласившего его к себе завтракать. А после завтрака отправились топить судно на рейде, чтобы загородить вражеским кораблям вход в гавань. Судно, обреченное на затопление, уже накренилось на тот бок, на который должно было лечь. «Было жалко смотреть на молодца, обреченного на смерть, еще не знавшего о своей участи, — писал Василий Васильевич, — знаешь, как это бывает с больным, доверчиво смотрящим тебе в глаза, стараясь высмотреть в них, скоро ли будет ему облегчение». В этих словах сквозит жалость к обреченному на затопление судну почти как к живому существу. Приходилось уничтожать творение рук человеческих, на которое было затрачено немало сил.
Матросы пробили все переборки, чтобы облегчить затопление судна. Макаров, находившийся с Верещагиным на паровом катере, торопил их и горячился: «Скорее, скорее! Все долой». Наконец последовала команда: «Можно взрывать!» Одна за другой две мины в носу и в корме взвили громадные столбы воды и грязи, и судно, вздрогнув, сначала выпрямилось, а потом стало валиться. Корма скоро заполнилась водой и села на дно, но нос с пробитым миной зияющим отверстием поднялся вверх. Наконец все залилось водой, и судно пошло на дно как раз на намеченном месте. На поверхности воды от него остался только небольшой знак — точно длинная рыба…
Далее Верещагин рассказывает, что поехал вслед за Макаровым на сторожевую лодку «Гиляк», выдвинувшуюся впереди эскадры. Было уже темно, только прожектора далеко освещали море. Художнику предоставили диван, и он заснул тяжелым и тревожным сном. Приснилось, что он у Льва Толстого в каких-то комнатах, совсем не похожих на свои привычные. Верещагина разбудили, когда встал выспавшийся адмирал. Художник хотел было возвратиться на станцию, в свой вагон, да Степан Осипович его не пустил. В ночное время его везде будут останавливать и требовать пропуска, поэтому Макаров предложил художнику перейти на флагманский броненосец и там досыпать. Верещагин последовал предложению адмирала, и они отправились на «Петропавловск». Там около кают-компании нашлась кровать, Степан Осипович дал свой плед, и художник проспал до утра. А утром Верещагин вернулся к себе в вагон и засел за письмо. Таково его содержание.
Второе, и последнее, письмо художника жене датировано 30 марта, то есть днем его гибели. Оно короче предыдущего. Верещагин сообщает, что направляется на «Петропавловск», с которого вот уже три ночи ездил на сторожевое судно встречать японский брандер! но без успеха. Брандер — небольшое судно-смертник, загруженное всяким железным ломом, направлялось в сторону неприятельской гавани для потопления с помощью взрывного устройства в фарватере, при выходе из гавани. Мог брандер начиняться и взрывчаткой в расчете на возможное столкновение с русским боевым кораблем. Японское военно-морское командование неоднократно делало попытки использовать подобное коварное средство. Борьба с брандерами была возложена Макаровым на небольшие сторожевые суда типа «Гиляк».
Далее Верещагин сообщает, что накануне выходили в море крупными силами, в составе пяти броненосцев, а также крейсеров и миноносцев, но без успеха и что он намерен выйти с кораблями и сегодня. «Я подбиваю Макарова пойти дальше, но не знаю, согласится ли», — писал он.
С «Петропавловска» художнику не суждено было возвратиться на берег, как и броненосцу не суждено было вернуться в гавань. Степан Осипович, предвидевший возможность опасного столкновения с противником, уговаривал Верещагина покинуть броненосец. Но Василий Васильевич решительно отказался. Ведь именно затем он и приехал в далекий Порт-Артур, чтобы стать свидетелем войны, запечатлеть на своем полотне морской бой.
Макаров был сторонником активных действий подчиненной ему эскадры, постоянных вылазок с целью тревожить противника, держать его в напряжении, сковывать его инициативу. В дождливую ночь на 31 марта адмирал приказал отряду миноносцев выйти в море и атаковать любое встречное вражеское судно. Миноносцы «Страшный» и «Баян» столкнулись с несколькими японскими крейсерами и завязали неравный бой. «Страшный» был потоплен противником. Не получая никаких вестей от миноносцев, Макаров принял решение идти на сближение с противником. «Петропавловск» в сопровождении других кораблей вышел из гавани. Милях в двадцати от Порт-Артура завязалась перестрелка с японскими крейсерами. Но противник, выжидая подхода главных своих сил, уклонялся от крупного боя и стремился заманить русские корабли подальше в море. Адмирал разгадал замысел врага и счел бессмысленным продолжать бой в невыгодных условиях. Как раз в тот момент на горизонте показались основные силы японцев. Макаров решил отойти на внешний рейд Порт-Артура под прикрытие береговых батарей и там, соединившись с другими кораблями эскадры, дать бой противнику в более благоприятных условиях.
Во время этого маневра флагманский броненосец нашел свою гибель. В 9 часов 43 минуты в двух километрах от берега, в районе Электрического утеса, «Петропавловск» натолкнулся на японскую мину, взорвавшуюся под кормой. Взрыв мины и пожар вызвали вскоре второй, еще более мощный взрыв, за ним третий. Это взорвались торпедный погреб, склад боеприпасов, паровые котлы. Корабль превратился в груду исковерканного металла, быстро, в течение каких-нибудь полутора минут, погрузившуюся в морскую пучину.
Вот свидетельство лейтенанта Н. Иениша — очевидца трагических событий: «Вас. Вас. все время был на мостике (не знаю, ночевал ли он у нас или успел прийти утром) и зарисовывал в альбом японские корабли. Около 10 часов мы вошли в пределы рейда и, в ожидании японской эскадры, стали строиться в кильватерную колонну, идя на Сяо-Бан-Дано милях в полутора от берега.
